Про стихи
 
Стихи я писать начал гораздо раньше, но вспоминается мне одно, написанное в седьмом классе.
На уроке русского языка мы с моим соседом по парте перехватили у девчонок записку. Записка была рифмованная. В ней была какая-то пошлая история. Мы решили её развить. Настроение было хорошее. Получилось стихотворение на два листа. А поскольку оно писалось на уроке русского языка, то… содержало мат. Мы постарались и вспомнили все матерные слова которые уже знали. Остальное подсказывали товарищи. Прочли на перемене. Посмеялись. Ну, стишок и стишок. Ну, с матами. Бывает.
На следующий день нас вызвали к директору. Наша писанина каким-то образом всплыла и не там где надо. Долго ругали. Стыдили. Мой товарищ плакал. Я – нет. И до того мне было обидно. Я думал: вот он плачет и его простят. А меня выгонят.
Примерно так думали директор и завучи. Они говорили: –Вот, посмотрите – один человек осознал. А другой – нет.
Ну что делать – не плакалось мне.
На следующий день меня и моего соавтора. вызвали с родителями.
По дороге отец меня проинструктировал, что, мол, он меня дома отругал и всё такое и, что я – осознал. Я – кивнул. Отец у меня человек с юмором. Понимающий. Я так в кабинете у директора и сказал: –Осознал... отругал... больше не буду.
И что вы думаете? Мы с моим товарищем получили неделю каникул, во время которых должны были раз и навсегда вымести этот сор из своих голов.
Все нам завидовали. А как же?! Неделю – гуляй!
Больше я стихов с матом не писал. И не потому что боялся. Нет. Просто все матерные слова я использовал ещё тогда, на уроке русского языка. А потом я их все вымел метлой из своей головы. Если иногда и проскочит в стихах матерное словцо – то это не моё. Залётное.

Про бревно
 
В соседней деревне водилось много чего интересного, особенно девчонки. Они нас и привлекали. А то стали бы мы – девять километров туда, девять обратно.
Мы приходили в клуб. Он был не такой как у нас. У нас был большой, красивый, из белого кирпича. А там – деревянный, похожий на бабушкин домик, только чуть больше.
Дискотеки проходили прямо в кинозале. Кинозал был очень универсальный. Там кино крутили, концерты показывали и – танцы танцевали.
В фойе стоял биллиард. А ещё в фойе играли в карты, выпивали и дрались.
Местные ребята были хулиганистые, девчонки к ним относились прохладно, но, при удобном случае – жалели. Свои всё-таки. Мы были парни культурные и жалеть нас было не за что.
Кто-то из наших встречался с девчонками, кто-то ходил за компанию.
Местные напивались ещё до нашего прихода. Мы ж топали девять километров. Это почти час ходьбы. И вот, пока мы идём, там уже что-то происходит.
То обматерят кого-нибудь (что самое безобидное), то друг другу морды бьют.
Какая интересная у людей жизнь.
И вот, мы приходим а нам как давай сообщать: эти дерутся, вон те – пьют, а Ромка Аксинин взял и обидел Юльку. А с Юлькой встречался мой друг. Лёник. Характер у Лёника был вспыльчивый, но справедливый. И он, конечно же, решил наказать обидчика. Обидчик, надо сказать, постоянно получал, то от нас, то от своих. Видимо алкоголь притуплял его бдительность и чувство самосохранения.
 А тут – он почувствовал. Вот взял – и почувствовал.  И чтобы не разогревать конфликт – убежал ещё до его начала.
Все побежали его искать. Было темно. Было сыро. Потому что днём был дождь. Бежать было очень неудобно. Я вообще бегать не очень любил. А тут ещё – темно и сыро. Вот, бегу я – справа река, слева река, а впереди тёмная даль. И посреди дороги – одинокое бревно. Все перепрыгивают через это бревно и бегут дальше. Мне очень не хотелось прыгать. Прыгать я тоже не очень любил. Я решил бревно перебежать. И вот, когда я уже взбежал на бревно – оно сказало: «Ох!».
Темно. Сыро. Вокруг кусты, кусты, кусты и… охающее бревно подо мной. Я сразу понял, что это не то самое говорящее полено из которого потом папа Карло вырежет доброго мальчика. Это другое бревно. Злое бревно. И зовут его – Каспер. Были в этой самой деревне два брата таких огромных. И звали их – Касперы. Лёха Каспер и… второго не помню по имени. Иван, кажется. Но были они, как двое из ларца. Очень похожи. Я сразу понял, что если это говорящее бревно встанет и начнёт меня трясти... Оно было ооочень большое и сильное. Оно меня могло один раз потрясти – и всё.
Я мгновенно оценил ситуацию и побежал. Я так побежал. Как я побежал! Жаль что меня не видел мой физрук. Он бы мне поставил сразу зачёт. Он бы мной очень гордился.

Про всё помимо шариков
 
Мы с Жеником проходили педагогическую практику в железногорском оздоровительном детском лагере «Кристалл». Было лето. Мы только что заехали. Познакомились. Наши вожатые – девочки из Орла. Физрук Зураб. Старшего физрука звали Франц. Мы его пока не видели. Мы просто знали, что он есть. Как жена лейтенанта Коломбо – в фильме её ни разу не показали, но она была. Франца нам показали – но позже. Надо было соображать. А как же?! Заезд необходимо обмыть. Святое дело. И вышло так, что наш заезд пришёлся на мой день рождения. Купили самогону в Копёнках. Спрятали у физруков. Вечером пошли с Зурабом забирать выпивку. Заходим в каптёрку, а там… на полу лежит человек. Лицо его очень мятое. Как бумага. И он спит.
–Франц, –сказал Зураб. – где самогонка?
Вот он – Франц! Я его себе не таким представлял. И Женик тоже.
Мятое лицо смялось ещё сильнее и отвернулось.
–Франц, – не унимался Зураб. – самогонка где?
–Зурап, отвали…
–Самогонка где?!
–Там…
–Где там? Я везде посмотрел. Нет нигде.
–Там ты всё найдёшь помимо шариков.
–Каких шариков, Франц? Мы за самогонкой пришли.
Губы Франца были сухими, вида растрескавшейся земли, каждая фраза давалась с трудом. Больше он ничего не отвечал. Его сознание отключилось. Естественно самогон был им выпит. Нам оставалось развести руками и уйти.
Утром на зарядке был весь лагерь. Бодрый человек в спортивном костюме, подтянутый, свежий, лет сорока, командовал:
–Ноги на ширине плеч, руки перед собой…
Это был Франц. Поразительно. Мы знали двух Францев. Вчерашнего, с мятым, нечеловеческим лицом. И сегодняшнего – свежего, спортивного, бодрого.
Он нашёл всё помимо шариков там, где мы ничего не нашли. Он – настоящий профессионал.

Про Гамалея
 
Лето. Начало июня. На школьной площадке никого. Только мы с Саней Губиным. Сидим. Думаем, куда поехать. Мотоцикл есть, а поехать некуда. Скучно. Тишина такая стоит, что можно услышать, как у классика: «Как звезда с звездою говорит». Раздвигаются кусты, и высовывается голова Филипка: – О, пацаны! Здорова! А вы чего не на Украинском?
– А чего там? – грустно отозвался Саня. – День открытых дверей?
– Да там девчонок – тьма! Весело. Музычка, туда-сюда. Я только что оттуда.
Мы с Саней переглянулись. Поехать что ли?
–Давай сгоняем! – предложил Саня и решительно дрынкнул ножкой, заводя мотоцикл. Едем по трассе. Украинский рядом – три километра. Сворачиваем на улицу. Темнота, и ни единой живой души. Вот, всегда знали, что Филипку верить нельзя, а всё равно поверили. Хотя девчонки могли уже по домам разойтись. Ведь Филипок шёл пешком. А это минут тридцать, сорок. За это время все могли разойтись. Мы заглушили мотоцикл. И как только он замолчал, из темноты появились двое. Первый – по пояс раздетый с обрезком ржавой трубы и второй – в спортивном костюме, но без оружия. Первый решительно подошёл к нам и так же решительно, по-армейски, спросил: – Мужики, Гамалея не видели?
Мы с Саней переглянулись и отрицательно покачали головами.
– Хммм… – На минуту задумался первый, но потом сообразил и добавил. – Один хрен, мы Гамалея найдём и, – он перечеркнул большим пальцем горло, –Дуст, за мной!
Второй, тот который Дуст, покорно засеменил за первым. Они медленно, как неуловимые мстители, исчезали в летней темноте. Мы с Саней ещё немного постояли. Потом ещё немного. Прислушивались. Девичьих голосов не было. Не было голосов Дуста и его предводителя. Гамалей тоже где-то молчал.
– Ну, что, сиди не сиди… – сказал Саня и дрынкнул ножкой. Мотоцикл загудел. Мы уехали. Нашли Гамалея или нет, мы не знаем. Знаем только, что Филипку доверять не стоит. Что он знает? – медленный человек.

🖊Начните день с поэзии

Роман Рубанов

Поэт, актёр, режиссёр. Родился в 1982 году в деревне Стрекалово Курской области. Окончил факультет теологии и религиоведения Курского государственного университета. Автор книг стихов «Соучастник», «Стрекалово», «Соната № 3», «Пока ты спала» и «Порядок снов». Публиковался в журналах «День и ночь», «Нева», «Кольцо А», «Урал», «Новая Юность», «Гвидеон», «Арион», «Октябрь», «Сибирские огни», «Дружба Народов», «Огни Кузбасса», в «ЛГ», сборниках «Новые писатели», альманахе «День поэзии» и др. Лауреат литературных премий: им. Риммы Казаковой «Начало», «Писатель XXI века», Международной литературной премии «Звёздный билет». Вошёл в короткий список третьего сезона Всероссийской премии им. А. Чаковского «Гипертекст». Стипендиат Государственной стипендии Министерства культуры РФ. Участник проекта «Время поэтов» на Красной площади в рамках Всероссийской книжной ярмарки. Руководитель литературно-драматургической части КТЦ им. М.С. Щепкина. Член Союза писателей Москвы и Русского ПЕН-центра.

Стихи

——
💡ПОДПИСАТЬСЯ на ТГ-канал «Литературной газеты»

Про в чужой монастырь
 
Была у нас такая народная забава: в клубе, к самому концу дискотеки, когда уже и завклубом домой ушла, и худрук, переодеваться в народные костюмы и... дискотека превращалась в артхаус. Сарафаны, кокошники, парики, маски...
И вот, во время такого карнавала, приехали к нам гости. Менты. Один был наш, а другой из Железногорска. По гражданке, естественно. Отдохнуть, как им тогда казалось.
А у нас – половецкие пляски. Новым людям нас сразу не понять. Чего это мужики в сарафанах и кокошниках выплясывают? Ну, это же были менты. Выпившие менты. У них и по трезвой с чувством юмора плохо, а по пьянке так вообще…
Стоят они, значит, вдоль стеночки, на которой, кстати, нарисованы народные гулянья: русские красавицы, пастушок со свирелью, берёзки, и – недоумевают.
Ну ладно бы молча недоумевали. Постояли бы – и пошли себе. Нет. Они решили озвучить свои мысли.
– Гомосеки! – Сказал громко своему товарищу железногорский мент.
– Чего? – Переспросил Саня Кот, который танцевал рядом.
– Гомосеки! – Чётко повторил ничего не подозревающий гость.
Кот подошёл ко мне:
– Ну-ка, Ром, расстегни мне сарафан.
Я дёрнул бегунок молнии, и Санина спина была свободна. Движения были точные и чёткие. Все стали сбрасывать наряды, чтобы тоже, как и Кот, постараться переубедить наших гостей, объяснить им, что они ошиблись. Тот, который из Железногорска – побежал в кинозал. Там было темно. Он надеялся спрятаться или, если повезёт, выйти через запасной выход. Откуда ему было знать, что коридор выхода был завален старыми списанными стульями? Он схватился за ручку и начал отчаянно тянуть её на себя, оттягивая момент расплаты. И вот, когда заветная дверь поддалась, на него недружелюбно посмотрели крашенные ножки и дерматиновые спинки.
Когда их выбрасывали из клуба, Генка бросил им в след:
– В чужой монастырь со своим… – задумался на секунду и потом добавил, – не ходят.

Про осень.
 
Осень наступала тогда, когда я уезжал в Рыльск, и за мной тянулся дымок от костров. На огородах дымились сухие картофельные ветки. Это была осень, немного грустная, потому что все разъехались, у всех учёба. Оставалась деревня, жёлтые клёны, тополя и костры, костры, костры…
Приезжаешь на выходные домой, а там, в деревне, уже совсем другая жизнь. Более размеренная. Все готовятся к зиме. Последние листья падают в лужи, и где-то в клубе играет музыка. Грустная: "Лиза, не исчезай, Лиза, не улетай...". Народу в клубе совсем немного. На крыльце курят ребята. Один из них – я. Мы курим, задумчиво глядя на аллею тополей и строим планы на Новый год. Думаем: кто приедет, где будем отмечать. Дымок от костров тянется. И сигаретный дымок тоже тянется. И грустная музыка тянется: "Побудь со мной еще немного, Лиза, как жаль, что расставанья час уже так близок...".
Потом наступает воскресенье, и мы разъезжаемся: кто в Рыльск, кто в Калиновку, кто в Железногорск. Мы разъезжаемся, а осень остаётся. Осень с привкусом детства, такого далёкого и родного, которая ждёт нас на выходные.
Вот и сейчас потянуло дымком из той осени, и наступила эта осень, моя осень, осень, которую я люблю. Настоящая.
"Последние минуты навсегда уходят, часы остановить хотел бы я сегодня... ".
 

Про пень
 
Мы с Димкой только научились плавать и решили произвести пробный заплыв. Но не так как все вдоль бережка, а чтобы через речку, всерьёз проверить силы и навыки. Ну что с нас тогда было взять. Лопухи! Но отчаааянные. Плывём. Красиво плывём. Чувствуем в руках силу. Вот уже середина реки. Плывём. Вот уже берег близко. Совсем близко. И вот так всегда бывает. Силы (подленько так) стали нас покидать. Чувствуем – не доплывём. Хоть плачь. Нужна рука помощи. Видим – на пне, огромном таком пне, плывёт Джерик. Плывёт, радуется. Такой себе Гекльберри Финн.
–Андрюха, подгреби к нам. Чувствуем – не доплывём. – Димка совершенно обессилевшим голосом запустил SOS.
–Дай нам за пень зацепиться. – Добавил я.
Видимо, перспектива того, что мы зацепимся за пень, и параллельная слава спасателя не входили в планы Джерика. Он посмотрел на нас взглядом белорусского крестьянина, когда к его хате подходили немецкие оккупанты, и начал грести быстрее от нас. Ужас поселился в наших сердцах. Уплывёт ведь, сволочь. Уплывёт. Справедливый гнев вскипел в нас и придал нам сил. Мы чуть-чуть поднапряглись и догнали Джерика. Оооо! С каким наслаждением мы сбрасывали его с пня. Он что-то кричал про то, что «Это мой пень. Я его нашёл».
–Заткнись ты, жлобяра! – строго сказал Димон.
–Да захлопни варежку, – добавил я. – Тебе чего, трудно было подплыть? Видел, мы практически тонули.
–Я думал, вы пень хотите отобрать, – Оправдывался Джерик.
–Не хотели. Но видишь сам, так получилось само собой, – Философски бросил Димон.
Теперь мы знали, что плавать умеем. Силы есть. И самое главное – есть свой пень. А у Джерика нет своего пня. Какой он теперь, Гекльберри Финн? Так, головастик.