Дор.коллеги, в ближайшие дни пройдут следующие мероприятия. На ярмарке Нонфикшн (Москва) будем обсуждать городской миф в компании писательницы Веры Сороки и «панк-редактора» Аси Шевченко (это воскресенье, 15 часов).
А во вторник, 9 апреля, пройдет презентация «Комнаты Вагинова» в Подписных изданиях (это уже Петербург!)
Недавно, к слову, прочел рецензию на «Комнату» в «Дружбе народов». https://magazines.gorky.media/druzhba/2023/12/sverhnadyozhnye-rasskazchiki.html Ее написал философ Александр Марков, охарактеризовав роман так: «Моральное сочинение о границах литературы». Рецензия вроде хвалебная, но гарантировать не могу — не всё понял, даже два раза перечитав. Уж слишком изящно Марков жонглирует следующими именами и терминами — А.Ф. Лосев, Бахтин, Пумпянский, Егунов, структурализм, макгаффин. Для меня, выросшего на рецензиях от нахрапистых колхозников круга премии «Нацбэст», такое всё же в новинку.
А во вторник, 9 апреля, пройдет презентация «Комнаты Вагинова» в Подписных изданиях (это уже Петербург!)
Недавно, к слову, прочел рецензию на «Комнату» в «Дружбе народов». https://magazines.gorky.media/druzhba/2023/12/sverhnadyozhnye-rasskazchiki.html Ее написал философ Александр Марков, охарактеризовав роман так: «Моральное сочинение о границах литературы». Рецензия вроде хвалебная, но гарантировать не могу — не всё понял, даже два раза перечитав. Уж слишком изящно Марков жонглирует следующими именами и терминами — А.Ф. Лосев, Бахтин, Пумпянский, Егунов, структурализм, макгаффин. Для меня, выросшего на рецензиях от нахрапистых колхозников круга премии «Нацбэст», такое всё же в новинку.
Читаю сейчас много современной прозы, и много попадается прямо хорошего (постараюсь про это писать время от времени), но пока напишу про другое. В последние пару месяцев у меня скорее стихийно стала формироваться полка с советской андеграундной литературой, ну и вообще, как-то потянуло в ту сторону. Попалась вот книжка «трансфуриста» Николая Аксельрода «Сны о Фелмори». Это просто сборник из примерно двух сотен снов, такого характера:
«Все глухонемые девчонки были в прозрачных белых блузках, под которыми грузные формы говорили о достаточной зрелости. Кроме того, я увидел, что у всех у них из горла торчит тонкая резиновая трубочка. Потом девчонки набросились на меня со всех сторон и стали от меня отщипывать кусочки моего тела, моей жизни. Было это так неожиданно, что я не успел вовремя проснуться, а просто провалился в темноту».
В принципе, по стандартам современной литературы, описывать сны героя или, например, детально изображать пейзаж — это все равно что харкать в лицо читателю. А тут вся книга — из снов, прекрасное чтение, к тому же, как оказалось, сны были пророческими. Вот Аксельрод пишет о себе в третьем лице в 1976 году: «Он часто кашляет, и ему приснилось, что у него рак горла». А в 2011 году он умер, после долгого лечения рака горла.
Похожая полумистическая история была в другом сборнике снов: «Я/Сновидения Владимира Набокова». Был период, когда Набоков подробно записывал свои сны в рамках научного или псевдонаучного эксперимента. И в одном из снов фигурирует некая женщина. Она машет Набокову рукой и говорит что-то типа «увидимся на Кларанс». Набоков записывает сон и думает: «Какое такое еще Кларанс?» А потом умирает, и его хоронят на кладбище Кларанс.
Хотя, если подумать, ничего особо мистического тут нет, но зато вы теперь знаете, что есть трансфуризм, и что есть Аксельрод.
А еще мы с Костей Сперанским записали двухчасовой разговор про Владимира Набокова с, вероятно, главным петербургским фанатом Набокова Лехой Никоновым. Получилось, как сказал бы Белковский, «афигительное шоу». То есть думаю у пары набоковедов случится инфаркт уже на первой минуте. Постараемся успеть его оформить и выложить на ютуб, как прилежные блогеры, к юбилейного дате — 22 апреля, 125 лет старику!
«Все глухонемые девчонки были в прозрачных белых блузках, под которыми грузные формы говорили о достаточной зрелости. Кроме того, я увидел, что у всех у них из горла торчит тонкая резиновая трубочка. Потом девчонки набросились на меня со всех сторон и стали от меня отщипывать кусочки моего тела, моей жизни. Было это так неожиданно, что я не успел вовремя проснуться, а просто провалился в темноту».
В принципе, по стандартам современной литературы, описывать сны героя или, например, детально изображать пейзаж — это все равно что харкать в лицо читателю. А тут вся книга — из снов, прекрасное чтение, к тому же, как оказалось, сны были пророческими. Вот Аксельрод пишет о себе в третьем лице в 1976 году: «Он часто кашляет, и ему приснилось, что у него рак горла». А в 2011 году он умер, после долгого лечения рака горла.
Похожая полумистическая история была в другом сборнике снов: «Я/Сновидения Владимира Набокова». Был период, когда Набоков подробно записывал свои сны в рамках научного или псевдонаучного эксперимента. И в одном из снов фигурирует некая женщина. Она машет Набокову рукой и говорит что-то типа «увидимся на Кларанс». Набоков записывает сон и думает: «Какое такое еще Кларанс?» А потом умирает, и его хоронят на кладбище Кларанс.
Хотя, если подумать, ничего особо мистического тут нет, но зато вы теперь знаете, что есть трансфуризм, и что есть Аксельрод.
А еще мы с Костей Сперанским записали двухчасовой разговор про Владимира Набокова с, вероятно, главным петербургским фанатом Набокова Лехой Никоновым. Получилось, как сказал бы Белковский, «афигительное шоу». То есть думаю у пары набоковедов случится инфаркт уже на первой минуте. Постараемся успеть его оформить и выложить на ютуб, как прилежные блогеры, к юбилейного дате — 22 апреля, 125 лет старику!
снова с анонсами! завтра буду в Ленинской библиотеке (Москва), если вдруг захотите прийти, можно зарегаться тут.
Кажется, именно в Ленинке придумал свой первый «рассказ», насмотревшись на чудаковатых дедов из местной курилки: особенно меня восхитил старичок с кипой бумаг, на которых было что-то написано по-английски. Он утверждал, что работает спичрайтером у Обамы, зачитывал куски речей: все это звучало достаточно убедительно. Вообще Ленинка это, наверное, одно из самых приятных мест в Москве, иногда прихожу сюда полистать литературные журналы столетней давности, недавно об этом писал.
а на выходных буду с коллегами и главным образом коллежанками в Нижнем Новгороде, в гостях у «Партнерского материала» Лиды Кравченко. подробности тут https://www.tg-me.com/pm_library/464
Кажется, именно в Ленинке придумал свой первый «рассказ», насмотревшись на чудаковатых дедов из местной курилки: особенно меня восхитил старичок с кипой бумаг, на которых было что-то написано по-английски. Он утверждал, что работает спичрайтером у Обамы, зачитывал куски речей: все это звучало достаточно убедительно. Вообще Ленинка это, наверное, одно из самых приятных мест в Москве, иногда прихожу сюда полистать литературные журналы столетней давности, недавно об этом писал.
а на выходных буду с коллегами и главным образом коллежанками в Нижнем Новгороде, в гостях у «Партнерского материала» Лиды Кравченко. подробности тут https://www.tg-me.com/pm_library/464
никогда не был адептом жанра «рассказ» и не представлял, что могу сказать о нем хоть что-то вразумительное, но вот предложили прочесть лекцию в «Бэнде» про рассказы в толстых журналах, и обнаружилось, что мыслей у меня на эту тему пугающе много. Насколько они ценны, это вопрос другой, но занятие бесплатное. Постараюсь говорить о вещах сугубо практических, без лишних сантиментов. https://bandband.ru/kakie-rasskazy-publikuyut-zhurnaly
bandband.ru
Открытое занятие - «Какие рассказы публикуют современные литературные журналы?» - Band
На открытой лекции Band обсудим с писателем и журналистом Антоном Секисовым, какие рассказы публикуют современные литературные журналы.
Forwarded from Кенотаф
Премьера новой сверхрубрики на «Кенотафе». Участники проекта Константин Сперанский и Антон Секисов запускают цикл неторопливых бесед «Ординарные товарищи». Первый из них посвящён главному литературному небожителю Владимиру Набокову. О нём мы поговорили с петербургским поэтом, денди и преданным фэном ВВ Лёхой Никоновым
https://youtu.be/2b3xrma1Ih4
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
https://youtu.be/2b3xrma1Ih4
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
YouTube
Никонов, Секисов, Сперанский ловили Набокова и не поймали. Ординарные товарищи #1
Участники «Кенотафа» Константин Сперанский и Антон Секисов запускают цикл неторопливых бесед «Ординарные товарищи». Первая из них посвящена главному литературному небожителю Владимиру Набокову. О нём мы поговорили с петербургским поэтом, денди и преданным…
С детства не выносил улицу Старый Арбат, но тут впервые с удовольствием по ней прогулялся в компании ветерана движа Леши Сочнева (ветерана какого движа? Да, в принципе, всех возможных движей). Оказалось, тут есть великолепный букинистический магазин со стенами, которые говорят неглупые вещи. Ну и у каждой полки стоит по колоритному городскому сумасшедшему, готовому провести с вами смол-ток.
Открыл наугад ЖЗЛ Пришвина, и попалась такая фраза: «Писатель должен обладать чувством времени. Когда он лишается этого чувства — он лишается всего, как продырявленный аэростат».
Теперь уж придется прочесть весь том целиком.
Открыл наугад ЖЗЛ Пришвина, и попалась такая фраза: «Писатель должен обладать чувством времени. Когда он лишается этого чувства — он лишается всего, как продырявленный аэростат».
Теперь уж придется прочесть весь том целиком.
Forwarded from ērān ud anērān
Друзья, разрешите обратиться не по теме сообщества.
У поэта, переводчика (Рильке, Петрарки, Шекспира, Гëте, Рембо, Юнгера и др.) и мыслителя Владимира Борисовича Микушевича произошла большая неприятность: мошенники сняли с карты все его сбережения. На 88-м году жизни Владимир Борисович остался без средств к существованию. Большая просьба ко всем, кто может оказать посильную помощь, откликнуться.
Карта для перевода средств: 2202 2063 5970 6590 (Сбер; Владимир Борисович М.)
У поэта, переводчика (Рильке, Петрарки, Шекспира, Гëте, Рембо, Юнгера и др.) и мыслителя Владимира Борисовича Микушевича произошла большая неприятность: мошенники сняли с карты все его сбережения. На 88-м году жизни Владимир Борисович остался без средств к существованию. Большая просьба ко всем, кто может оказать посильную помощь, откликнуться.
Карта для перевода средств: 2202 2063 5970 6590 (Сбер; Владимир Борисович М.)
Давно собирался съездить в деревню Кучино. Не только из-за названия, но и из-за дома-музея Андрея Белого. Здесь автор нечитабельного шедевра «Петербург» рисовал странные каракули, рассуждал о том, что есть истина, и что есть стих, жаловался на местную шпану, которая побила ему окна в доме.
Читал его дневники кучинского периода, и вот захотелось посмотреть и в идеале пощупать вещички, составлявшие беловский быт.
Не очень манила деревня Кучино, прямо скажу, да и времени вот так разъезжать по деревням нет, но все-таки пересилил себя, поехал. Доехал на сверхкомфортабельном поезде диаметра D4 (Собянин, спасибо) до станции Кучино, прошелся до домика Белого мимо ларька «Хмель и солод» и магазина «Богиня спорта», а музей оказался закрыт на замок.
В первые пару секунд — сильное разочарование с элементами негодования. Мысли примерно такие: «Поехал #### в #### Кучино. Ради какой-то #### сгнившей ######. И даже #### телефона #### у этой #### богадельни ### нет».
Но это первая, мещанская реакция. А на самом-то деле, что может быть лучше, чем сбиться с плана? Чем сойти с этой, как говорится, грубой рациональной прямой: пункт А — пункт Б. Зато напротив музея был обнаружен памятник Белому среди скамеек. Такой растрепанный мужчина в костюме, с высоко поднятой головой, излучающий бешенство и энергию. Этот каменный Белый выглядит необыкновенно живым и оказывает на местный ландшафт несомненное влияние.
Лавочки возле памятника идеально подходят, чтобы распивать на них спиртные напитки. Но сразу видно, что на этих скамейках никто не сидит. Под таким памятником алкоголь просто не лезет. Под ним можно говорить только о звукописи и ритмической прозе, притом часами, сбивчиво, экспрессивно. Сразу вспомнился тот эпизод из эмигрантских мемуаров, когда Белый среди ночи влетел в комнату к Ходасевичу и разразился многочасовым монологом: он говорил, говорил, говорил, пока Ходасевич не упал в обморок.
Словом, есть ощущение, что Белый парит и довлеет над всем этим Кучино, и поэтому кучинцы выглядят такими как бы немного приплюснутыми. Без обид!
Читал его дневники кучинского периода, и вот захотелось посмотреть и в идеале пощупать вещички, составлявшие беловский быт.
Не очень манила деревня Кучино, прямо скажу, да и времени вот так разъезжать по деревням нет, но все-таки пересилил себя, поехал. Доехал на сверхкомфортабельном поезде диаметра D4 (Собянин, спасибо) до станции Кучино, прошелся до домика Белого мимо ларька «Хмель и солод» и магазина «Богиня спорта», а музей оказался закрыт на замок.
В первые пару секунд — сильное разочарование с элементами негодования. Мысли примерно такие: «Поехал #### в #### Кучино. Ради какой-то #### сгнившей ######. И даже #### телефона #### у этой #### богадельни ### нет».
Но это первая, мещанская реакция. А на самом-то деле, что может быть лучше, чем сбиться с плана? Чем сойти с этой, как говорится, грубой рациональной прямой: пункт А — пункт Б. Зато напротив музея был обнаружен памятник Белому среди скамеек. Такой растрепанный мужчина в костюме, с высоко поднятой головой, излучающий бешенство и энергию. Этот каменный Белый выглядит необыкновенно живым и оказывает на местный ландшафт несомненное влияние.
Лавочки возле памятника идеально подходят, чтобы распивать на них спиртные напитки. Но сразу видно, что на этих скамейках никто не сидит. Под таким памятником алкоголь просто не лезет. Под ним можно говорить только о звукописи и ритмической прозе, притом часами, сбивчиво, экспрессивно. Сразу вспомнился тот эпизод из эмигрантских мемуаров, когда Белый среди ночи влетел в комнату к Ходасевичу и разразился многочасовым монологом: он говорил, говорил, говорил, пока Ходасевич не упал в обморок.
Словом, есть ощущение, что Белый парит и довлеет над всем этим Кучино, и поэтому кучинцы выглядят такими как бы немного приплюснутыми. Без обид!
Запомнилась, кстати, из дневника Белого следущая деталь. Однажды Белый поехал отдохнуть в Коктебель, и у него там сразу случилось «солнечное отравление»: весь отдых — рвота, обмороки, жар, нервное истощение и даже «изнасилованность сознания». Вот так отдыхают гении.
(Выкладывал раньше, как путешествовал по Италии его друг и соратник Блок).
(Выкладывал раньше, как путешествовал по Италии его друг и соратник Блок).
Telegram
Секир завидует
Одна из самых выгодных покупок в жизни — «Записные книжки» Блока (за 21 рубль!). Периодически возвращаюсь к ним, чтобы окунуться в мир непрерывных страданий и бессвязных соображений.
Сейчас в путешествии перечитываю фрагменты о поездках Блока по Европе.…
Сейчас в путешествии перечитываю фрагменты о поездках Блока по Европе.…
Неделю назад или около того обнаружил «Комнату Вагинова» в лонг-листе «Большой книги», а сегодня и в камерном лонге «Ясной поляны» обнаружил ее. Пожалуй, побалую себя по этому случаю бутылкою айвовой ракии «Дунья», все-таки один раз живем, и вдобавок не очень долго, если говорить о нас, любителях 40 и выше -градусного алкоголя.
К слову, из типографии пришел дневник трезвости/антироман Жени Алехина «Календарь», который я имел удовольствие редактировать (по мере скромных сил!). У любимых «Все свободны» вышел, кстати говоря! Очень поддержали некоторые фрагменты из этой жизнеутверждающей книги. Жду, когда смогу пощупать ее.
Еще в этом месяце окажусь в Иркутске и Новосибирске на книжных мероприятиях. Вдруг кто-то захочет увидеться! А то мне в прошлый раз попенял подписчик уфимец, что я не оповестил о поездке в Уфу (и если подскажете самый короткий путь к озеру Байкал из Иркутска, буду очень признателен! А то хочется хоть одним глазом взглянуть).
К слову, из типографии пришел дневник трезвости/антироман Жени Алехина «Календарь», который я имел удовольствие редактировать (по мере скромных сил!). У любимых «Все свободны» вышел, кстати говоря! Очень поддержали некоторые фрагменты из этой жизнеутверждающей книги. Жду, когда смогу пощупать ее.
Еще в этом месяце окажусь в Иркутске и Новосибирске на книжных мероприятиях. Вдруг кто-то захочет увидеться! А то мне в прошлый раз попенял подписчик уфимец, что я не оповестил о поездке в Уфу (и если подскажете самый короткий путь к озеру Байкал из Иркутска, буду очень признателен! А то хочется хоть одним глазом взглянуть).
Уже давно зациклен на всякого рода странных совпадениях, а из подкаста «Два авторских» почерпнул специальный термин для таких совпадений — «узоры», который, конечно, подкупает своей емкостью (вообще его придумал Роман Михайлов, как я понял). Захотелось даже завести рубрику «узоры» в канале «Секир».
Вот какие «узоры» увидел в последнее время.
1. Как обычно, читаю по две книжки за раз. Сейчас — сборник Сигизмунда Кржижановского «Штемпель: Москва» и книгу «Балконы» Алины Моисеевой (люблю балконы). Нигде раньше не видел упоминаний о прозе Кржижановского, но вот стоило начать его читать, и сразу же в параллельно читаемой книге «Балконы» встречается пересказ одного из текстов сборника «Штемпель: Москва» — «Квадратурин».
2. Завязалось общение с петербургским писателем и поэтом М. Я только что написал рассказ в жанре мокьюментари про московское метро, и вот получаю от него рассказ в жанре мокьюментари про петербургское метро (прислан на почту журнала «Юность»), плюс еще один рассказ про петербургскую коммуналку, очень похожий на эпизод из «Комнаты Вагинова» (надеюсь М. не покоробит это сравнение)
3. Периодически езжу в храм Усекновения главы Иоанна Предтечи в Коломенском. Меня там крестили, и я как бы чувствую с ним «особую связь» (хотя не исключаю, что выяснится: крестили не там, и «особая связь» сразу же испарится). По дороге туда видел двух женщин, которые обнимали дуб. По дороге обратно увидел одну женщину (другую), которая обнимала другой дуб. Это, пожалуй, самый загадочный «узор» из сегодняшнего перечня «узоров».
Вот какие «узоры» увидел в последнее время.
1. Как обычно, читаю по две книжки за раз. Сейчас — сборник Сигизмунда Кржижановского «Штемпель: Москва» и книгу «Балконы» Алины Моисеевой (люблю балконы). Нигде раньше не видел упоминаний о прозе Кржижановского, но вот стоило начать его читать, и сразу же в параллельно читаемой книге «Балконы» встречается пересказ одного из текстов сборника «Штемпель: Москва» — «Квадратурин».
2. Завязалось общение с петербургским писателем и поэтом М. Я только что написал рассказ в жанре мокьюментари про московское метро, и вот получаю от него рассказ в жанре мокьюментари про петербургское метро (прислан на почту журнала «Юность»), плюс еще один рассказ про петербургскую коммуналку, очень похожий на эпизод из «Комнаты Вагинова» (надеюсь М. не покоробит это сравнение)
3. Периодически езжу в храм Усекновения главы Иоанна Предтечи в Коломенском. Меня там крестили, и я как бы чувствую с ним «особую связь» (хотя не исключаю, что выяснится: крестили не там, и «особая связь» сразу же испарится). По дороге туда видел двух женщин, которые обнимали дуб. По дороге обратно увидел одну женщину (другую), которая обнимала другой дуб. Это, пожалуй, самый загадочный «узор» из сегодняшнего перечня «узоров».
В этом году начал ездить на книжные фестивали по городам России. Был в Уфе, теперь вот Иркутск. Впереди еще много всего, так что, наверное, следует возобновить путевые заметки. Итак, Иркутск.
Сложно что-либо написать про Иркутск. Из-за смены часовых поясов я все время спал наяву, а когда пытался нормально уснуть в кровати, сон не шел. К тому же, чтобы не развалиться на части, приходилось непрерывно употреблять чай саган-дайля, который обладает бодрящим эффектом. Таким образом по Иркутску я перемещался в качестве бодрого полутрупа.
Сквозь так называемую пелену сна проступают некоторые детали. Например, вот спускаюсь в подвал музея декабристов, который оборудован как барак, где декабристы жили на рудниках. Кандалы, всяческие звуковые и визуальные эффекты, призванные погрузить в атмосферу ссылки. От этой атмосферы охватывает тоска, и возникает желание как можно скорее покинуть Иркутск, выбраться из-под Иркутского неба, напоминающего выцветшую мраморную плиту. Но как я могу покинуть Иркутск, не посмотрев Байкал и не отведав буузы!
Следующий фрагмент: по пути на Байкал нас везут в старинный острог, где опять возникают кандалы — наручные, и вдобавок еще шея на цепь. Очаровательная дама Любовь (спасибо, Любовь!) уговаривает надеть кандалы и цепь, чтобы сделать фото на память. Неудобно отказываться, но все же не хочется залезать в кандалы.
Прочел статью «литературный Иркутск», из которой узнал, что Варлам Шаламов возвращался из колымского лагеря через Иркутск. На местном вокзале он дал себе клятву ничего не забыть: «На Иркутском вокзале я лег под свет электрической лампочки, ясный и резкий… Все было привычно: паровозные гудки, двигавшиеся вагоны, вокзал, милиционер, базар около вокзала — как будто я видел только многолетний сон и сейчас проснулся. И я испугался, и холодный пот выступил на коже. Я испугался страшной силе человека — желанию и умению забывать. Я увидел, что готов забыть, вычеркнуть двадцать лет из своей жизни. И каких лет! И когда я это понял, я победил сам себя. Я знал, что я не позволю моей памяти забыть все, что я видел. И я успокоился и уснул».
Байкал это, конечно, да. А вот буузы поесть не сумел. Впервые такое случилось: не сумел съесть еду потому, что не понял, как это сделать. Видимо, нужно было сперва пройти обучение, посмотреть несколько роликов на ютубе, а потом уж приходить и позориться в местную буузную.
Такой вот травелог: сон, кандалы. Спасибо огромное устроителям этого предприятия! В эту субботу буду на книжном фесте в Мураново, на следующей же неделе — Новосибирск, снова смена часовых поясов и, как следствие, сон наяву.
Сложно что-либо написать про Иркутск. Из-за смены часовых поясов я все время спал наяву, а когда пытался нормально уснуть в кровати, сон не шел. К тому же, чтобы не развалиться на части, приходилось непрерывно употреблять чай саган-дайля, который обладает бодрящим эффектом. Таким образом по Иркутску я перемещался в качестве бодрого полутрупа.
Сквозь так называемую пелену сна проступают некоторые детали. Например, вот спускаюсь в подвал музея декабристов, который оборудован как барак, где декабристы жили на рудниках. Кандалы, всяческие звуковые и визуальные эффекты, призванные погрузить в атмосферу ссылки. От этой атмосферы охватывает тоска, и возникает желание как можно скорее покинуть Иркутск, выбраться из-под Иркутского неба, напоминающего выцветшую мраморную плиту. Но как я могу покинуть Иркутск, не посмотрев Байкал и не отведав буузы!
Следующий фрагмент: по пути на Байкал нас везут в старинный острог, где опять возникают кандалы — наручные, и вдобавок еще шея на цепь. Очаровательная дама Любовь (спасибо, Любовь!) уговаривает надеть кандалы и цепь, чтобы сделать фото на память. Неудобно отказываться, но все же не хочется залезать в кандалы.
Прочел статью «литературный Иркутск», из которой узнал, что Варлам Шаламов возвращался из колымского лагеря через Иркутск. На местном вокзале он дал себе клятву ничего не забыть: «На Иркутском вокзале я лег под свет электрической лампочки, ясный и резкий… Все было привычно: паровозные гудки, двигавшиеся вагоны, вокзал, милиционер, базар около вокзала — как будто я видел только многолетний сон и сейчас проснулся. И я испугался, и холодный пот выступил на коже. Я испугался страшной силе человека — желанию и умению забывать. Я увидел, что готов забыть, вычеркнуть двадцать лет из своей жизни. И каких лет! И когда я это понял, я победил сам себя. Я знал, что я не позволю моей памяти забыть все, что я видел. И я успокоился и уснул».
Байкал это, конечно, да. А вот буузы поесть не сумел. Впервые такое случилось: не сумел съесть еду потому, что не понял, как это сделать. Видимо, нужно было сперва пройти обучение, посмотреть несколько роликов на ютубе, а потом уж приходить и позориться в местную буузную.
Такой вот травелог: сон, кандалы. Спасибо огромное устроителям этого предприятия! В эту субботу буду на книжном фесте в Мураново, на следующей же неделе — Новосибирск, снова смена часовых поясов и, как следствие, сон наяву.
У Алексея Учителя есть хорошая перестроечная документалка «Обводный канал»: в ней действуют известные деятели петербургского андеграунда (например, Виктор Кривулин) наряду с анонимными пациентами психбольниц и клиентами рюмочных. И еще там мелькает очень обаятельный дед, в котором я не сразу узнал писателя и филолога Андрея Синявского. А узнав, решил наконец прочитать его «Прогулки с Пушкиным».
Я почему-то еще в юные годы решил, что успех этой книги — феномен сугубо советский, связанный с диссидентством и прочим, а оказалось, что это прям боевик, отменное чтение.
По «своей теме» вычитал следующее:
«...Особенное (у Пушкина) начинается там, где мертвое тело смещается к центру произведения и переламывает сюжет своим ненатуральным вторжением, и вдруг оказывается, что, собственно, всё действие протекает в присутствии трупа, который, как в «Пиковой Даме», шастает по всей повести или лежит на протяжении всего «Бориса Годунова»».
«Строя по Пушкину модель мироздания, необходимо в середине земли предусмотреть вечный двигатель: (труп)».
«Покойник у Пушкина служит, если не всегда источником действия, то его катализатором, в соседстве с которым оно стремительно набирает силу и скорость. Так тело Ленского, сраженного другом, стимулирует процесс превращений, в ходе которого Онегин с Татьяной радикально поменялись ролями, да и вся динамика жизни на этой смерти много выигрывает».
«Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов»,
— вот этот раскачивающийся гроб, по Синявскому, и есть двигатель всех значительных текстов Пушкина.
Я почему-то еще в юные годы решил, что успех этой книги — феномен сугубо советский, связанный с диссидентством и прочим, а оказалось, что это прям боевик, отменное чтение.
По «своей теме» вычитал следующее:
«...Особенное (у Пушкина) начинается там, где мертвое тело смещается к центру произведения и переламывает сюжет своим ненатуральным вторжением, и вдруг оказывается, что, собственно, всё действие протекает в присутствии трупа, который, как в «Пиковой Даме», шастает по всей повести или лежит на протяжении всего «Бориса Годунова»».
«Строя по Пушкину модель мироздания, необходимо в середине земли предусмотреть вечный двигатель: (труп)».
«Покойник у Пушкина служит, если не всегда источником действия, то его катализатором, в соседстве с которым оно стремительно набирает силу и скорость. Так тело Ленского, сраженного другом, стимулирует процесс превращений, в ходе которого Онегин с Татьяной радикально поменялись ролями, да и вся динамика жизни на этой смерти много выигрывает».
«Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов»,
— вот этот раскачивающийся гроб, по Синявскому, и есть двигатель всех значительных текстов Пушкина.
На выходных посетил новый книжный фестиваль в усадьбе Мураново. Вообще, очень люблю это направление, в сторону Сергиева Посада. Когда жил в Сокольниках недалеко от станции «Москва-3», все время садился и ездил куда-то туда, сходил на случайной станции, например, Челюскинец, и просто шел. Видимо, из-за самого Сергиева Посада, места паломничества, ну и вообще места силы, на этом направлении чувствуется нечто такое русско-хтоническое, говоря условно. Как-то написал про саму поездку в Посад небольшой травелог.
Ну а в этот раз вышел заранее, сошел на станции Мамонтовская, где нелепо погиб под поездом художник Василий Чекрыгин (из-за ссоры с тещей, в 25 лет): Чекрыгин учился на иконописца, космист, автор серии картин «Воскрешение мертвых». Он как раз чуть-чуть не успел дописать свой опус магнум, гигантскую фреску про воскрешение. Никаких памятных знаков не обнаружил, хотя обнаружил следующий знак (фото 1). Постоял немного у этой таблички, а потом доехал до станции Ашукинская.
Там нужно было взять такси до усадьбы Мураново, но брать такси я не стал, посмотрел по карте, что можно за 40 минут дойти пешком через деревню и вдоль реки. Живописный маршрут! В итоге всё обернулось полуторачасовым путешествием сквозь лес, с загадочными помощниками, с распутьями, как на картине Васнецова. В какой-то момент я окончательно заблудился и пробирался через лесной бурелом, насилу вылез из чащи перед самым своим мероприятием на веранде усадьбы Мураново.
Ну а в этот раз вышел заранее, сошел на станции Мамонтовская, где нелепо погиб под поездом художник Василий Чекрыгин (из-за ссоры с тещей, в 25 лет): Чекрыгин учился на иконописца, космист, автор серии картин «Воскрешение мертвых». Он как раз чуть-чуть не успел дописать свой опус магнум, гигантскую фреску про воскрешение. Никаких памятных знаков не обнаружил, хотя обнаружил следующий знак (фото 1). Постоял немного у этой таблички, а потом доехал до станции Ашукинская.
Там нужно было взять такси до усадьбы Мураново, но брать такси я не стал, посмотрел по карте, что можно за 40 минут дойти пешком через деревню и вдоль реки. Живописный маршрут! В итоге всё обернулось полуторачасовым путешествием сквозь лес, с загадочными помощниками, с распутьями, как на картине Васнецова. В какой-то момент я окончательно заблудился и пробирался через лесной бурелом, насилу вылез из чащи перед самым своим мероприятием на веранде усадьбы Мураново.