Василий Чистюхин, московский художник, 36 лет, который начинает вести дневник. Столько же будет Андрею Монастырскому, когда он окончит свой дневник художника, который затем получит название «Каширское шоссе». Василий Чистюхин мог назвать свою повесть «Варшавское шоссе» - в книге указан дом, квартира, этаж и домофон автора. Если бы еще был указан телефон, то я бы позвонил ему и пригласил на семинар по его книге на факультет, где мы собираемся со студентами разбирать тему успеха в арт-индустриях. В добавок к этому дневнику у нас для разбора будут анекдоты Яны Сидоркиной о повседневной жизни арт-сообщества. Интересно, что была идея эти анекдоты, составленные вместе с chatGPT, предложить этому же издательству, но видимо уже нет.
И да, книга куплена в рамках акции поддержки сотрудников издательства.
И да, книга куплена в рамках акции поддержки сотрудников издательства.
Трудно найти между Монастырским и Чистюхиным параллели и совпадения – если не представить их своего рода инверсиями друг друга – трагедией и фарсом, но без пафоса – скорее драмой и кичем. Советский был эпохи «вненаходимости», т.е. застоя, это повседневность без интерпелляции – ты буквально никому не нужен, история не цепляет тебя к своему бегу в сторону коммунизма, и если она вообще когда-либо заканчивалась, то не когда рухнула Берлинская стена, а между московскими Фестивалем и Олимпиадой. Андрей Монастырский жаждет обрести этот «зов бытия», ему трудно быть ненужным, без интерпеллятивной силы субъективации со стороны сил внешнего он не справляется. Он начинает сам вызывать эту интерпелляцию, запутавшись между иисусовой молитвой, йогой и медикаментами.
Силы внешнего сами находят Василия Чистюхина, ему даже молиться не пришлось. Главред издательства сам нашел его и предложил писать дневник лузера. В инверсивной логике сил внешнего сталкинг оказывается на месте откровения. В мире Монастырского все переполнено символикой, смещающейся, раздваивающейся, паразитирующей на объектах – у всего есть двойное значение, как минимум. В повседневности Чистюхина все на своих местах и обладает четким и только таким значением – как в идеальном мире Крипке, где жесткие десигнаторы держат за шиворот всякий объект, не давая ему сбежать в мир духовных коннотаций…
Но конец у историй немного предсказуемый и общий. Дневник Чистюхина завершается интервью с самим собой – цикл завершен, книга написана, знаки покидают его, автор на грани сумасшествия.
Силы внешнего сами находят Василия Чистюхина, ему даже молиться не пришлось. Главред издательства сам нашел его и предложил писать дневник лузера. В инверсивной логике сил внешнего сталкинг оказывается на месте откровения. В мире Монастырского все переполнено символикой, смещающейся, раздваивающейся, паразитирующей на объектах – у всего есть двойное значение, как минимум. В повседневности Чистюхина все на своих местах и обладает четким и только таким значением – как в идеальном мире Крипке, где жесткие десигнаторы держат за шиворот всякий объект, не давая ему сбежать в мир духовных коннотаций…
Но конец у историй немного предсказуемый и общий. Дневник Чистюхина завершается интервью с самим собой – цикл завершен, книга написана, знаки покидают его, автор на грани сумасшествия.
Forwarded from ЕЖ
Куйбышевский районный суд Петербурга назначил книжному магазину «Подписные издания» административный штраф в размере 800 тысяч рублей по протоколу о «пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений и смены пола». Протокол в отношении магазина составили из-за продажи трех книг издательства Ad Marginem. — «Тело каждого» Оливии Лэнг и «О женщинах» и «Против интерпретации и другие эссе» Сьюзен Зонтаг. В текстах обнаружили «признаки пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений, идей запрещенного судом движения „ЛГБТ“».
Платформа X (ru)|Платформa Х (eng)|BlueSky|WhatsApp
Платформа X (ru)|Платформa Х (eng)|BlueSky|WhatsApp
У Максима Каширина, главреда SWN и совладельца Simple, есть коллекция искусства, а в ней… не поверите! Не Вася Ложкин, а вовсе даже Зина Исупова! Бывшая девушка Вани Бражкина и автор одной из картин в моей коллекции – там, где Жижек целуется со Сталиным на фоне поцелуя Врубеля на Берлинской стене (сюжет придумал я). Кстати. В той же коллекции есть Света Шуваева, Ирина Корина, Александра Паперно. Вилимо все куплено на СosMoscow.
В моей галерее не так, чтобы всего было дофига, но помимо Бражкина и Исуповой есть естественно Вася Ложкин, Настя Потемкина, Иван Гог (то есть я), Дмитрий Марголин, Гарик Карасев, Наталья Кожинова, Денис Бычихин, Андрей Горохов, какое-то число икон, непонятные гравюры и картина искусства какого-то африканца с рынком в тауншипе, ЮАР.
Помимо искусства в номере большой, но фрагментарный репортаж с VinItaly, куда я все мечтаю попасть. Но там теперь для лохов ценник 125 евро с носа, так что видимо только журналистом, пора уже себе пресс-карту распечатать. Еще есть интервью с мужиком о том, что творится в зоне кьянти и пара анекдотов, которые мне пригодились для канала.
В моей галерее не так, чтобы всего было дофига, но помимо Бражкина и Исуповой есть естественно Вася Ложкин, Настя Потемкина, Иван Гог (то есть я), Дмитрий Марголин, Гарик Карасев, Наталья Кожинова, Денис Бычихин, Андрей Горохов, какое-то число икон, непонятные гравюры и картина искусства какого-то африканца с рынком в тауншипе, ЮАР.
Помимо искусства в номере большой, но фрагментарный репортаж с VinItaly, куда я все мечтаю попасть. Но там теперь для лохов ценник 125 евро с носа, так что видимо только журналистом, пора уже себе пресс-карту распечатать. Еще есть интервью с мужиком о том, что творится в зоне кьянти и пара анекдотов, которые мне пригодились для канала.
Провел с Гомером весну. Не только с этой книжкой, слишком уж ориентированной на французский контекст с упоминаниями деятелей второго плана. Но и с курсом Любови Сумм на «Магистерии», хотя тот в три раза дороже. Без него существенной части того, что написал Тессон, не будет понятно. Это лучший комментарий к книжке, нежели смешные сноски в ней типа «Ханна Арендт – немецкий философ».
Из всего богатого протопонятийного мира греков Тессон выбирает модное здесь в начале века (господи, еще недавно эти слова означали 1900-1910-е) и на Западе после Арендт и Фуко понятие хюбрис, синонимичное трансгрессии. Я помню тут интеллектуалы бегали и везде видели хюбрис – от Навального до потепления глобального. Хотя у этого слова есть вполне нормальный русский перевод – «охуел». Даже если прочесть определение хюбриса в википедии, никаких сомнений не остается: «нарушение божественной воли в сочетании с чреватым возмездием желанием обожествления». Собственно, центральная драма по Тессону – это преодоление греком этого невменяемого состояния немотивированной злости, умиротворение. Поскольку мужик поехал читать Гомера на греческие острова, которые на деле и не в туристический сезон оказались совсем не гостеприимными, главным для него была «Одиссея».
У Сумм же главным скорее, если вообще что-то выделять, является гнев, менис. С него начинается, как известно, «Илиада» - и ими его длительностью задается темпоральность поэмы и ее сюжет. «Илиада» для Сумм важнее «Одиссеи», впрочем это нетрудно понять потому, что она содержательно насыщеннее исторически, документальна, а не какая-то сказочка. В курсе разбирается поэтика Гомера, вопрос об авторстве и проч. Книжка же Тессона – это что-то вроде затянувшегося трейлера к двухсерийной франшизе. В общем, выбор понятен: читайте Гомера!
Из всего богатого протопонятийного мира греков Тессон выбирает модное здесь в начале века (господи, еще недавно эти слова означали 1900-1910-е) и на Западе после Арендт и Фуко понятие хюбрис, синонимичное трансгрессии. Я помню тут интеллектуалы бегали и везде видели хюбрис – от Навального до потепления глобального. Хотя у этого слова есть вполне нормальный русский перевод – «охуел». Даже если прочесть определение хюбриса в википедии, никаких сомнений не остается: «нарушение божественной воли в сочетании с чреватым возмездием желанием обожествления». Собственно, центральная драма по Тессону – это преодоление греком этого невменяемого состояния немотивированной злости, умиротворение. Поскольку мужик поехал читать Гомера на греческие острова, которые на деле и не в туристический сезон оказались совсем не гостеприимными, главным для него была «Одиссея».
У Сумм же главным скорее, если вообще что-то выделять, является гнев, менис. С него начинается, как известно, «Илиада» - и ими его длительностью задается темпоральность поэмы и ее сюжет. «Илиада» для Сумм важнее «Одиссеи», впрочем это нетрудно понять потому, что она содержательно насыщеннее исторически, документальна, а не какая-то сказочка. В курсе разбирается поэтика Гомера, вопрос об авторстве и проч. Книжка же Тессона – это что-то вроде затянувшегося трейлера к двухсерийной франшизе. В общем, выбор понятен: читайте Гомера!
Великое изобретение Сеты Лоу – можно сидеть в кабаке, смотреть в окно и это будет антропологией! Не то, чтобы метод этот не был ранее известен – хотя бы по ситуационистским практикам или фильмам со статичной камерой типа тех, которые снимал Энди Уорхол. Но ситуационистам не хватило усидчивости, а Уорхолу – желания, чтобы все это превратить в науку. Логично, что после книги, которую она таким образом написала – у нас ее зачем-то перевели как «Пласа», хотя это тупо площадь, на женщину напали всякие критики. И вот теперь у нее вышел на этом языке (а на языке оригинала в 2017 году) ответ критикам – полностью методологическое введение в урбанизм-на-диване. Книжка, кстати, хороша скорее для преподавателя, чем для исследователя: всякие аффективные повороты и прочее разбираются с самого их начала и до нынешнего состояния дел в методе или практике плюс примеры, которые можно сочинить по ее модели самому.
Пишут, что «Фаланстер» оштрафовали на 80 тысяч рублей за «сотрудничество с нежелательной организацией». Собственно эта «организация» - некая американская ассоциация Анархического чёрного креста (АЧК), видимо распространяла книжки некоего не известного мне ни разу Игоря Олиневича. Магазин денег за эти книги поставщикам не перечислял. А договор с ними был составлен задолго до признания АЧК «нежелательной организацией».
В общем, пока отделались легко. Но у всего этого может быть продолжение. Во-первых, какие-то стукачи протоптали дорожку в магазин. Это, конечно, не в первый раз. И раньше были ментовские налеты, но они не носили характер кампании. Во-вторых, с июня ужесточается законодательство по финансированию экстремизма – там какой-то мутный закон, но суть в том, что расширяются основания по включению в списки этих самых «экстремистов».
Все это, конечно, однажды может быть спущено на тормоза. Как когда-то массовые дела по 282 статье. Но пока причин им сворачивать борьбу за "суверенизацию" страны не видно.
В общем, пока отделались легко. Но у всего этого может быть продолжение. Во-первых, какие-то стукачи протоптали дорожку в магазин. Это, конечно, не в первый раз. И раньше были ментовские налеты, но они не носили характер кампании. Во-вторых, с июня ужесточается законодательство по финансированию экстремизма – там какой-то мутный закон, но суть в том, что расширяются основания по включению в списки этих самых «экстремистов».
Все это, конечно, однажды может быть спущено на тормоза. Как когда-то массовые дела по 282 статье. Но пока причин им сворачивать борьбу за "суверенизацию" страны не видно.
Кстати, по поводу той самой «чудовищной ошибки», про которую нужно писать товарищу Сталину. И почему ошибка хуже чем преступление. Преступление – это часто акт разовый, у которого есть цель, методы и результат. Даже в серийных преступлениях всегда есть этот момент единосовершенного акта. Сколько фильмов о том, как становятся серийными преступниками – нужно совершить этот переход от одного акта к другому, для многих «серийников» именно это решение о новом преступлении становится чем-то вроде психологического топлива.
При ошибке ситуация иная. Ошибка, как правило, только извне кажется таковой, в акте внешнего наблюдения или рефлексии. Старая теория ошибки как греха, греческой амартии, то есть попадания мимо цели, исходила из представления ошибки как продукта глупости, то есть ошибка – это не разовый продуманный акт, как преступление, а симптом, то есть она кажется более простительной, потому что тут выключен разум. Но на деле ошибка куда опасней преступления, потому что она носит систематический характер. Система выдает ошибку – причем систематическим образом.
Можно, конечно, называть систему преступной, но суть от того не изменится – запуск преступления и производство ошибки разные вещи. Потому письма попавшего «а меня-то за что?» в ГУЛАГ Сталину про «чудовищную ошибку» были, по сути, верны. Невозможно столько людей посадить и расстрелять в качестве преступления. Чтобы был возможен Аушвиц, нужно было окончательное решение. Чтобы запустить ГУЛАГ никаких «решений» как будто бы и не нужно было принимать – система произвела ГУЛАГ как бесконечную серию ошибок.
При ошибке ситуация иная. Ошибка, как правило, только извне кажется таковой, в акте внешнего наблюдения или рефлексии. Старая теория ошибки как греха, греческой амартии, то есть попадания мимо цели, исходила из представления ошибки как продукта глупости, то есть ошибка – это не разовый продуманный акт, как преступление, а симптом, то есть она кажется более простительной, потому что тут выключен разум. Но на деле ошибка куда опасней преступления, потому что она носит систематический характер. Система выдает ошибку – причем систематическим образом.
Можно, конечно, называть систему преступной, но суть от того не изменится – запуск преступления и производство ошибки разные вещи. Потому письма попавшего «а меня-то за что?» в ГУЛАГ Сталину про «чудовищную ошибку» были, по сути, верны. Невозможно столько людей посадить и расстрелять в качестве преступления. Чтобы был возможен Аушвиц, нужно было окончательное решение. Чтобы запустить ГУЛАГ никаких «решений» как будто бы и не нужно было принимать – система произвела ГУЛАГ как бесконечную серию ошибок.