К 90-летию поэта

Евгений Евтушенко

"Ты большая в любви"

Ты большая в любви.
Ты смелая.
Я — робею на каждом шагу.
Я плохого тебе не сделаю,
а хорошее вряд ли смогу.
Все мне кажется,
будто бы по лесу
без тропинки ведешь меня ты.
Мы в дремучих цветах до пояса.
Не пойму я —
что за цветы.
Не годятся все прежние навыки.
Я не знаю,
что делать и как.
Ты устала.
Ты просишься на руки.
Ты уже у меня на руках.
«Видишь,
небо какое синее?
Слышишь,
птицы какие в лесу?
Ну так что же ты?
Ну?
Неси меня!"
А куда я тебя понесу?..

(Формат: "Классическая (советская) поэзия". Жанр: лирика. Возраст: 16+)

Елена Пономаренко

"О тех, кого помню и люблю"

Теплом и гомоном грачей наполнялась весна. Казалось, что уже сегодня кончится война. Уже четыре года как я на фронте. Почти никого не осталось в живых из санинструкторов батальона.
Моё детство как-то сразу перешло во взрослую жизнь. В перерывах между боями я часто вспоминала школу, вальс… А наутро война. Решили всем классом идти на фронт. Но девчонок оставили при больнице проходить месячные курсы санинструкторов.
Когда я прибыла в дивизию, уже видела раненых. Говорили, что у этих ребят даже оружия не было: добывали в бою. Первое ощущение беспомощности и страха я испытала в августе сорок первого…
- Ребята есть кто живой? – пробираясь по окопам, спрашивала я, внимательно вглядываясь в каждый метр земли. - Ребята, кому помощь нужна?
Я переворачивала мёртвые тела, все они смотрели на меня, но никто не просил помощи, потому что уже не слышали. Артналёт уничтожил всех…
- Ну не может такого быть, хоть кто-то же должен остаться в живых?! Петя, Игорь, Иван, Алёшка! - я подползла к пулемёту и увидела Ивана.
- Ванечка! Иван! - закричала во всю мощь своих лёгких, но тело уже остыло, только голубые глаза неподвижно смотрели в небо.
Спустившись во второй окоп, я услышала стон.
- Есть кто живой? Люди, отзовитесь хоть кто-нибудь! - опять закричала я.
Стон повторился, неясный, глухой. Бегом побежала мимо мёртвых тел, ища его, оставшегося в живых.
- Миленький! Я здесь! Я здесь!
И опять стала переворачивать всех, кто попадался на пути.
- Нет! Нет! Нет! Я обязательно тебя найду! Ты только дождись меня! Не умирай! - и спрыгнула в другой окоп.
Вверх, взлетела ракета, осветив его. Стон повторился где-то совсем рядом.
- Я же потом никогда себе не прощу, что не нашла тебя, - закричала я и скомандовала себе: - Давай. Давай, прислушивайся! Ты его найдёшь, ты сможешь!
Ещё немного - и конец окопа. Боже, как же страшно! Быстрее, быстрее! «Господи, если ты есть, помоги мне его найти!» – и я встала на колени. Я, комсомолка, просила Господа о помощи…
Было ли это чудом, но стон повторился. Да он в самом конце окопа!
- Держись! – закричала я что есть сил и буквально ворвалась в блиндаж, прикрытый плащ-палаткой.
- Родненький, живой! – руки работали быстро, понимая, что он уже не жилец: тяжелейшее ранение в живот. Свои внутренности он придерживал руками.
- Тебе придётся пакет доставить, - тихо прошептал он, умирая.
Я прикрыла его глаза. Передо мной лежал совсем молоденький лейтенант.
- Да как же это?! Какой пакет? Куда? Ты не сказал куда? Ты не сказал куда! – осматривая все вокруг, вдруг увидела торчащий в сапоге пакет.
«Срочно, - гласила надпись, подчёркнутая красным карандашом. - Полевая почта штаба дивизии».
Сидя с ним, молоденьким лейтенантом, прощалась, а слезы катились одна за другой. Забрав его документы, шла по окопу, шатаясь, меня подташнивало, когда закрывала по пути глаза мёртвым бойцам...
Пакет я доставила в штаб. И сведения там, действительно, оказались очень важными. Только вот медаль, которую мне вручили, мою первую боевую награду, никогда не надевала, потому как принадлежала она тому лейтенанту, Останькову Ивану Ивановичу.

…После окончания войны я передала эту медаль матери лейтенанта и рассказала, как он погиб.
А пока шли бои… Четвёртый год войны. За это время я совсем поседела: рыжие волосы стали совершенно белыми. Приближалась весна с теплом и грачиным гомоном…

(Формат: "Современная проза". Жанр: трагедия. Возраст: 18+).

#книга
недавно прочла книгу Леонида Хейфеца «Призвание».
В первой части множество советов абитуриентам актёрского факультета, так называемая профориентация на бумаге. Есть личные рассказы о том, как он, будучи мальчиком поступал в ГИТИС.

Вторая часть книги была намного интереснее. Я бы назвала её связкой ключей, открывающей множество дверей.
Там что-то вроде дневников, личных заметок, мыслей, приходивших в голову Хейфецу-Режиссёру во время создания постановок.
Особенно любопытны его заметки про чеховские произведения. Великий Режиссёр русского психологического театра ставил пьесы великого Драматурга русского психологического театра.

Про «Вишнёвый сад» и «Дядю Ваню», к примеру, он писал так:

«Это было время, когда духота и затхлость общественной и социальной жизни, атмосфера ханжества и пошлости лишали людей смысла существования. И именно в эти мрачные времена в России рождались литература и искусство, возвышающие человеческий дух, рождалось и крепло стремление людей изменить жизнь, в душах людей нарастал ещё, может быть, социально незрелый, но протест»…

«Чеховские люди жили трудно, у многих из них не сложилась судьба, но в самое трудное время они умели обретать мужество и достоинство сохранять в себе человека. Это ли не подвиг?»

«Легко быть добрым, когда везёт, легко сочувствовать, когда у самого всё благополучно, легко давать советы, если сам не пережил. А как быть, когда одиночество, когда жизнь не очень получилась, когда любви нет?»

во время написания поста вспомнила ещё про любопытный документальный #фильм «Хейфеца». Там можно увидеть интервью с его именитыми учениками: Викторией Толстогановой, Павлом Деревянко, Сашей Палем, Сашей Петровым. Есть кадры «в моменте». В моменте работы. Хороший фильм получился. Можно попытаться понять философию Хейфеца , узнать о его методе работы. Это кинолента о человеке, который навсегда останется в истории русского театра. О человеке, воспитавшем не одно поколение преемников.

Ф.М. Достоевский

"Записки из Мертвого дома"

... Поручика Смекалова вспоминали с радостию и наслаждением. Дело в том, что это вовсе не был какой-нибудь особенный охотник высечь; в нем отнюдь не было чисто жеребятнического элемента. Но все-таки он был отнюдь не прочь и высечь; в том-то и дело, что самые розги его вспоминались у нас с какою-то сладкою любовью, — так что даже о том, как он сек, припоминалось чуть не с умилением. «Отца не надо», — говорят, бывало, арестанты о таких людях.
Приведут, например, виноватого арестанта. Смекалов сам выйдет к наказанию, выйдет с усмешкою, с шуткою, об чем-нибудь тут же расспросит виноватого, об чем-нибудь постороннем, о его личных, домашних, арестантских делах, и вовсе не с какою-нибудь целью, не с заигрыванием каким-нибудь, а так просто — потому что ему действительно знать хочется об этих делах. Принесут розги, а Смекалову стул; он сядет на него, трубку даже закурит. Арестант начинает молить... «Нет уж, брат, ложись, чего уж тут...» — скажет Смекалов; арестант вздохнет и ляжет. «Ну-тка, любезный, умеешь вот такой-то стих наизусть?» — «Как не знать, ваше благородие». — «Ну, так читай». Арестант начинает читать, люди с розгами ждут, а Смекалов даже пригнется с места, руку подымет, трубку перестанет курить, ждет известного словца. После первой строчки известных стихов арестант доходит наконец до слова «на небеси». Того только и надо. «Стой! — кричит воспламененный поручик и мигом с вдохновенным жестом, обращаясь к человеку, поднявшему розгу, кричит: — А ты ему поднеси!»
И заливается хохотом. Стоящие кругом солдаты тоже ухмыляются: ухмыляется секущий, чуть не ухмыляется даже секомый, несмотря на то что розга по команде «поднеси» свистит уже в воздухе, чтоб через один миг как бритвой резнуть по его виноватому телу. И радуется Смекалов, радуется именно тому, что вот как же это он так хорошо придумал — и сам сочинил: «на небеси» и «поднеси» — и кстати, и в рифму выходит. И Смекалов уходит от наказания совершенно довольный собой, да и высеченный тоже уходит чуть не довольный собой и Смекаловым и, смотришь, через полчаса уж рассказывает в остроге, как и теперь, в тридцать первый раз, была повторена уже тридцать раз прежде сего повторенная штука.
Одно слово, душа человек! Забавник!

(Формат: "Классическа́я проза". Жанр: драматический триллер. Возраст: 14+)

Надежда Тэффи

"Чудо весны"

Светлый праздник в санатории доктора Лувье был отмечен жареной курицей и волованами с ветчиной.
После завтрака больные прифрантились и стали ждать гостей.
К вечеру от пережитых волнений и непривычных запрещенных угощений, принесенных потихоньку посетителями, больные разнервничались. Сердито затрещали звонки, выкидывая номера комнат, забегали сиделки с горячей ромашкой и грелками, и заворчал успокоительный басок доктора.
-- Зачем все они терзают меня своей любовью! -- томной курицей кудахтала в номере пятом испанка с воображаемой болезнью печени. -- Зачем мне эти букеты, эти конфеты? -- Ведь они же знают, что я умираю. Позовите доктора, пусть он даст мне яду и прекратит мои мучения.
В номере десятом рантьерша мадам Калю запустила стаканом в кроткую и бестолковую свою сиделку Мари. Ее, мадам Калю, никто не навестил, да она и не разрешила ни мужу, ни детям показываться ей на глаза. А злилась она оттого, что вопли испанки ее раздражали.
Она, собственно говоря, не была больна. Она спаслась в санаторию от домашнего хаоса.
-- Не надо сердиться! -- кротко уговаривала ее Мари. -- Надо быть паинькой, надо кушать суп, чтобы скорее поправиться и ехать домой, где бедный маленький муж скучает о своей маленькой женке и детки плачут о своей мамочке.
Мадам Калю вспомнила о своем муже, плешивом подлеце, содержавшем на ее счет актрисенку из "Ревю", -- вспомнила сына, подделавшего под векселями ее подпись, дочь, сбежавшую к пузатому банкиру, и бросилась с кулаками на кроткую Мари.
Но больше всего досталось в этот вечер русской сиделке, безответной и робкой Лизе. Вверенный ей здоровенный больной, греческий генерал, во-первых, объелся страсбургским паштетом, а во-вторых, поругался с женой. Вручая этот самый паштет, жена сказала ему, что он вислоухий дурак и притворщик и что на те деньги, которые он тратит на лечение, она могла бы поехать в Монте-Карло.
Генерал вопил, что он умирает и требовал морфия.
Лиза успокаивала его, как могла, но он стучал на нее кулаком.
-- Вы старая дева! Безнадежная старая дева и, конечно, в ваших глазах спокойствие важнее всего. А я полон сил и обречен на гибель!
Почему он обречен на гибель, он и сам не знал. Не знала и Лиза и, отвернувшись, заплакала.
И слезы ее подействовали на него магически. Он сразу развеселился, забыл о морфии и попросил касторки.
У него была особого рода, неврастения: при виде какой-нибудь неприятности, приключавшейся с другими, меланхолия его мгновенно сменялась отличнейшим настроением. Когда, однажды, в его присутствии горничная свалилась с лестницы и сломала себе ногу, он весь день весело посвистывал и даже собирался организовать домашний спектакль.
Да. Странные болезни бывают на белом свете...
Ночью Лиза долго не ложилась, вздыхала, разбирала старые открытки с болгарскими видами, исписанные русскими буквами. Потом сняла со стены фотографию лысого бородатого господина и долго вопросительно на нее смотрела...

(Формат: "Классическая проза". Жанр: фельетон. Возраст: 14+)

Он сел в свой автомобиль и покатил.
Мы все ужасно удивились, что это может значить? "Следует найти другое место". Может быть это в том смысле, чтобы она убиралась отсюда вон.
Так мы ничего и не поняли, а Берта весь вечер плакала,
И что же бы вы думали? На другой день является наш господин снова. Ничего не покупает, идет прямо к кассе, и что-то шопотом спрашивает. Берта краснеет, как рак и начинает махать руками во все стороны. Потом кричит "да!" и начинает хохотать и плакать, как Кирова.
А он спокойно вынимает из кармана футляр, открывает, достает кольцо с камнем, ловит ее руку, надевает ей кольцо и очень элегантно говорит нам:
-- Позвольте вам представить мармазель... как ваше имя?
Она кричит "Берта!".
-- Мармазель Берта, моя невеста. А я Мерлан, фабрикант дверных ручек. У меня теплая квартира и ее прекрасная щека не будет больше заболевать.
Ну что вы на это скажете?
Конечно, он не король, ну да но нынешним временам у него положение по крайней мере прочное.
Но пусть мне теперь толкуют про щипанные брови и прочий Холливуд. Пусть попробуют потолковать! Я знаю, что я им отвечу!

(Формат: "Классическая проза". Жанр: фельетон. Возраст: 16+)

Недавно Ирина Мирошниченко отметила 80-летие. «Театрал» подготовил подборку интересных фактов об актрисе.

Шоу или Лоу?

Сегодня день рождения великого Бернарда Шоу. Его бессмертная история о том, как выдающемуся лингвисту и специалисту по фонетике Генри Хиггинсу удалось на спор за полгода обратить нищую цветочницу мисс Элизу Дулиттл в настоящую леди пользуется популярностью уже больше века. Но когда встает вопрос, какой финал вы предпочитаете: тот, который придумал сам Шоу или хэппи-энд мюзикла Фредерика Лоу, многие начинают колебаться.
В Театре Маяковского в постановке Леонида Хейфеца «Пигмалион» идет в соответствии с замыслом Бернарда Шоу, который, как известно, отрицал даже намек на возможный романтический финал отношений профессора и его Галатеи. А в Театре Олега Табакова благодаря Алле Сигаловой оживает мюзикл «Моя прекрасная леди» Алана Лернера и Фредерика Лоу, превративших «Пигмалиона» в одну из главных мировых love story. Выбирая между двумя трактовками, а вернее между двумя концовками, мы постоянно наталкиваемся на дилемму: «Так все-таки мы хотим быть правыми или счастливыми?». Читать дальше...

Осип Мандельштам

"В таверне..."

В таверне воровская шайка
Всю ночь играла в домино.
Пришла с яичницей хозяйка,
Монахи выпили вино.

На башне спорили химеры:
Которая из них урод?
А утром проповедник серый
В палатки призывал народ.

На рынке возятся собаки,
Менялы щелкает замок.
У вечности ворует всякий,
А вечность - как морской песок:

Он осыпается с телеги -
Не хватит на мешки рогож,-
И, недовольный, о ночлеге
Монах рассказывает ложь...

(Формат: "Классическая поэзия". Жанр: драма. Возраст: 14+)

Сегодня (27 июля) в 14-30 по мск основатель группы Театральные монологи Александр Баринов ответит на вопросы по театру, поступлению в творческие вузы, и на прочие, если у кого-то они есть. Стрим будет тут. Ждём Вас 🙏

Жак Превер

"Поймаем кита"

«Поймаем кита! Поймаем кита!» -
Отец сердито и громко сказал
Просперу, который под шкафом лежал.
«Поймаем кита! Поймаем кита!
Поймаем на удочку! Но почему
Ты отказался удить?» -
«Почему?
Мне кит ничего плохого не сделал.
Зачем же вредить я стану ему?
Иди, если хочешь, уди, если хочешь,
А я не пойду.
Мне кит ни к чему.
Предпочитаю дома остаться
С бедною мамочкой
И с двоюродным братцем».
И вот отец залезает в лодку,
И вот он один уплывает в море,
И вот он в море
Жена его в горе,
Сын в доме, кит в гневе, а братец Гастон
Толкает кастрюлю, словно незрячий,
И выливает суп из кастрюли.
Море – холодное.
Суп – горячий.
Проспер огорчается, сидя на стуле:
«Кита не пошёл я ловить на крючок.
Но почему? Если б кит был пойман,
Я съел бы тогда его мяса кусок».
Вдруг дверь открывается, и на порог
Ступает отец, он до нитки промок,
Он тащит кита на спине, задыхается
И, задыхаясь, швыряет на стол
Кита-красавца, кита с голубыми глазами,
Кита каких мало.
«Скорее разрежьте кита на куски!
Мне хочется есть», - говорит он устало.
И вот Проспер со стула встаёт
И смотрит отцу своему в глаза,
В глаза голубые, как у кита,
Когда у кита голубые глаза.
«Разрезать его на куски? А зачем?
Это животное не причинило мне зла.
От доли своей я готов отказаться,
Согласен голодным остаться… Ну что ж,
Тем хуже…» И тут же Проспер бросает
На землю нож… Кит его поднимает
И протыкает беднягу отца
От одного до другого конца.
«Ай-яй-яй! – восклицает двоюродный братец Гастон. –
Мотылька на булавке напомнил мне он».
И вот Проспер, вооружившись пером,
Родных и знакомых извещает о том,
Что случилось с отцом.
Мать с печальным лицом носит траур,
А кит чуть не плача глядит на разбитый семейный очаг.
«Ну зачем только этот несчастный дурак
Мне попался? Зачем я его погубил?
На судах китобойных за мною охоться будут теперь,
Истреблять будут тех, кто мне дорог и мил…»
И затем, рассмеявшись,
Кит ко двери идёт
И вдове на ходу говорит:
«Если спрашивать будут меня,
То скажите, мадам,
Что отсутствует кит.
Предложите присесть,
Посоветуйте ждать,
Через несколько лет кит придёт к вам опять»...

(Формат: "Классическая поэзия". Жанр: трагифарс. Возраст: 12+)