Лишь беспринципный сын прогресса,
За Русь чье сердце не болит,
В Толстом не хочет видеть беса,
С которым Лев навеки слит.

Быть может «гений не осечка»,
Но где с толстовского пера
Антихристу с поклоном свечка,
Что всем давно признать пора.

И, чтя торжественным куплетом
Родимых образов творца,
Не в силах мы забыть при этом
Его кошмарного конца.

Он, против веры став открыто,
В кощунства лес попал густой
И у разбитого корыта
Поставил сам себя Толстой.

В его конце – большая драма!
Ведь он был благородный граф,
Но в жизни роль исполнил Хама,
Антихриста слугою став.

Вот почему в Христе писатель
Не обнаружил Божий лик
И стал святой Руси предатель,
Как самый первый большевик.

Пройдут года, вернет Бог счастье,
Сойдет с родной Руси позор,
Но за хулителя причастья
Не будет петь церковный хор.

«К пятидесятилетию кончины российского классика- творца шедевров «Война и Мир», «Анна Каренина» и рассказов «Свечка», «Трое нас» и других – графа Льва Николаевича Толстого».

Владимир Петрушевский. 1961 год.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Откуда покорность эта,
Откуда эта любовь?
Расстрелянного поэта
Недавно брызнула кровь…

И снова сдвинула брови:
Певец над певцами, князь!
И, вспомнив о Гумилёве,
Я снова злобой зажглась.

Недавнюю эту рану
Рукой на груди зажму.
Кого обвинять я стану?
Кого «прощу и пойму»?

Тащить в подвал на расправу
Свою небесную весть,
Свою высокую славу,
Свою народную честь!..

И чья-то тупая морда
Направила свой наган
В него, идущего твёрдо,
Не сгорбившего свой стан.

За воина и поэта, —
Чей взор орлиный был горд, —
Расстрелять бы в ту ночь, до рассвета,
Сотню бездумных морд!

Марианна Колосова.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

В этот день встревоженный сановник
К телефону часто подходил,
В этот день испуганно, неровно
Телефон к сановнику звонил.

В этот день, в его мятежном шуме,
Было много гнева и тоски,
В этот день маршировали к Думе
Первые восставшие полки!

В этот день машины броневые
Поползли по улицам пустым,
В этот день... одни городовые
С чердаков вступились за режим!

В этот день страна себя ломала,
Не взглянув на то, что впереди,
В этот день царица прижимала
Руки к холодеющей груди.

В этот день в посольствах шифровали
Первой сводки беглые кроки́,
В этот день отменно ликовали
Явные и тайные враги.

В этот день... Довольно, Бога ради!
Знаем, знаем, — надломилась ось:
В этот день в отпавшем Петрограде
Мощного героя не нашлось.

Этот день возник, кроваво вспенен,
Этим днём нача́лся русский гон, —
В этот день садился где-то Ленин
В свой запломбиро́ванный вагон.

Вопрошает совесть, как священник,
Обличает Мученика тень…
Неужели, Боже, нет прощенья
Нам за этот сумасшедший день?!

Арсений Несмелов.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Как я люблю в твоих глазах
Порывов девственных зарницы.
И дымку грусти, — и в слезах,
Дрожа, поникшие ресницы!

Томясь в темнице бытия,
В пределах низменных и тесных,
Душа небесная твоя
Во взорах светится небесных.

В сомненьях дни мои влача,
Забыв для временного вечность,
Я в них увидел — два луча,
Блеснувших в бесконечность.

Константин Льдов. 1895 год.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Ты не расслышала, а я не повторил.
Был Петербург, апрель, закатный час,
Сиянье, волны, каменные львы…
И ветерок с Невы
Договорил за нас.

Ты улыбалась. Ты не поняла,
Что будет с нами, что нас ждет.
Черемуха в твоих руках цвела…
Вот наша жизнь прошла,
А это не пройдет.

Георгий Иванов. 1955.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Опять на дорогах Италии:
порывисто дышит мотор.
Флоренция, Рим и так далее,
Неаполь, миланский Собор....

Блаженствует вечер каштановый,
над Лидо в полнеба закат, -
совсем, как в стихах у Иванова, -
сгорает и рвется назад.

Но мне ли теперь до Венеции,
до кружев ее базилик,
когда, оборвавшись с трапеции
в бессмыслицу, в старость, в тупик,

я вижу: в конце траектории,
на стыке дорог и орбит, -
огромное небо Истории
последним закатом горит.

Кирилл Померанцев. «На дорогах Италии» (1965).

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Огневыми цветами осыпали
Этот памятник горестный Вы
Не склонившие в пыль головы
На Кубани, в Крыму и в Галлиполи.

Чашу горьких лишений до дна
Вы, живые, вы, гордые, выпили
И не бросили чаши... В Галлиполи
Засияла бессмертьем она.

Что для вечности временность гибели?
Пусть разбит Ваш последний очаг -
Крестоносного ордена стяг
Реет в сердце, как реял в Галлиполи.

Вспыхнет солнечно-черная даль
И вернетесь вы, где бы вы ни были,
Под знамена... И камни Галлиполи
Отнесете в Москву, как скрижаль.

Иван Савин. 1926 год.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Богоносец... Скорей чертоносец,
Зачумлённый блатною судьбой,
Гениальный беспутный уродец.
И вот всё же – ты мой, а я – твой.

Погляди, что ты сделал с собою
В мёртвой хватке за будущий рай,
Как покрыл планетарной тюрьмою
Свой бескрайний, безвыходный край.

О, святая, немая бездонность
Пустоты эмигрантского дня...
Я в тебе, ты – моя обречённость,
Ты во мне – обречённость твоя.

Кирилл Померанцев. 1985 год.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Не в треуголке на коне,
В дыму и грохоте сражений,
Воспоминаешься ты мне,
Веков земли последний гений.

Не средь пустынь, где вьется прах,
Не в Риме в царских одеяньях, —
Ты мил мне в пушкинских стихах
И в гейневских воспоминаньях.

Самуил Киссин. «Наполеону» (1910).

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Ужель в скитаниях по миpy
Вас не пронзит ни разу, вдруг,
Молниеносною рапирой -
Стальное слово "Петербург"?

Ужели Пушкин, Достоевский,
Дворцов застывший плац-парад,
Нева, Мильонная и Невский
Вам ничего не говорят?

А трон Российской Клеопатры
В своем саду?.. И супротив
"Александринскаго театра"
Непоколебленный массив?

Ужель неведомы вам даже:
Фасад Казанских колоннад?
Кариатиды Эрмитажа?
Взлетевший Петр, и "Летний Сад"?

Ужели вы не проезжали,
В немного странной вышине,
На старомодном "Империале"
По "Петербургской стороне"?

Ужель, из рюмок тонно-узких
Цедя зеленый Пипермент,
К ногам красавиц петербургских
Вы не бросали комплимент?

А непреклонно-раздраженный
Заводов Выборгских гудок?
А белый ужин у "Донона"?
А "Доминикский" пирожок?

А разноцветные цыгане
На "Черной речке", за мостом,
Когда в предутреннем тумане
Все кувыркается вверх дном;

Когда моторов вереница
Летит, дрожа, на "Острова",
Когда так сладостно кружится
От Редерера голова!..

Ужели вас рукою страстной
Не молодил на сотню лет,
На первомайской сходке - красный
Бурлящий Университет?

Ужель мечтательная Шура
Не оставляла у окна
Вам краткий адрес для амура:
"В. О. 7 л. д. 20-а?"

Ужели вы не любовались
На Сфинксов фивскую чету?
Ужели вы не целовались
На "Поцелуевом мосту"?

Ужели белой ночью в мае
Вы не бродили у Невы?
Я ничего не понимаю!
Мой Боже, как несчастны вы!..

Николай Агнивцев. «Вдали от тебя, Петербург» (1923).

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.

Александр Пушкин. 1836 год.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Еще не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.

Он мог стать вашим тоже и не стал,
Его вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И вас неправедно просил у Бога.

Но каждый раз вы склонитесь без сил
И скажете: «Я вспоминать не смею.
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею».

Николай Гумилев. «Еще не раз вы вспомните меня» (1917).

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Ты, кажется, искал здесь? Не ищи.
Гремит засов у входа неизменный.
Не стоит подбирать сюда ключи.
Не тут хранится этот клад забвенный.

Всего и блеску, что огонь в печи.
Соперничает с цепью драгоценной
цепь ходиков стенных. И, непременный,
горит фонарь под окнами в ночи.

Свет фонаря касается трубы.
И больше ничего здесь от судьбы
действительной, от времени, от века.
И если что предполагает клад,
то сам засов, не выдержавший взгляд
пришедшего с отмычкой человека.

Иосиф Бродский. «На титульном листе» (1962).

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Восходит благовоние сырое
со дна долин, и в небе, над холмом,
на трех крестах во мгле белеют трое…
Там женщина, в унынии немом,
на среднюю, на черную вершину
глядит, глядит… Провидеть ей дано,
что в горький час ее земному сыну
всего живей воспомнилось одно…

Да, — с умиленьем сладостным и острым
(колени сжав, лицо склонив во мглу…),
он вспомнил домик в переулке пестром,
и голубей, и стружки на полу.

Владимир Набоков. На Голгофе (1921).

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Ночь из мертвых Воскресенья
И природы, и Христа.
Торжествуют все селенья,
Славословят все уста.

Звон Пасхальный колокольный
Льется в воздухе волнам;
Люд довольный, недовольный
В эту ночь спешит во храм.

Торжествующий звон красный
Радость на сердце родит,
И сомненья дух ужасный

На мгновенье отлетит.
Вдруг Божественность почуешь
И в природе, и в себе,
Веселишься и ликуешь…
И в довольстве, и в борьбе –
  Слава, Господи, Тебе.

Павел Кокорин. 1909 год.

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Опять серебряный апрель
Сияет нам улыбкой ясной,
Поет весенняя свирель
О Пасхе радостной и красной.

Скорей в веселые леса!
Ликуют горы, реки, веси;
Ручьи и птичьи голоса
Поют светло Христос Воскресе!

Свети, весна, и ветер вей,
Пылай, восток, светлее розы!
Засвищет в поле соловей
И шумно загрохочут грозы.

Как хмурая зима прошла,
Пройдут сомнения и беды;
И засияет нам, светла,
Заря нетленная победы!

Георгий Иванов. «Пасха 1916».

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Настежь окна и душу,
Ранний утренний блеск,
Улыбается, дышит
Пробужденный Франциск.

Знаю – уже простились
Семьдесят семь грехов,
Выбежал – причастился,
Арфы колоколов.

Умбрией обернулся,
Мглою линейной – мир,
Розовый развернулся
Новый ассизский Рим.

Мантией расстилаюсь,
Брошенной перед ним,
Под ноги попадаясь,
Я распеваю гимн.

Иван Елагин. «Ассизы» (1964).

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника

Пока я жив, я буду мучить память
Воспоминанием о дальних хуторах.
Не уроню моё святое знамя,
Не опущу трёхцветный русский флаг.

Всю боль души в стихи мои влагая,
Я ими Родине покинутой молюсь…
Ведь, Боже мой, светлее радуг мая
Во мне живёт святое слово — Русь.

Я за неё согласен унижаться,
Прощать врагов и проклинать друзей —
Не побоюсь в Европе русским зваться
И не продам простор родных полей.

Но память слабая уже теряет силы,
Тускнеет зеркало души моей сильней,
Бегут года, а край Отчизны милой
Несётся в темь, как стая лебедей...

Николай Келин. «Родина» (1927).

Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника