В войне с Украиной сошлось все самое ужасное, на что способно было российское государство в его имперском, советском и постсоветском обличьях. Эта война — оживший обвинительный приговор, в котором собрано все, отворачиваться от чего российское общество больше не может. (...)
В нашем прошлом и настоящем — отношение к сопредельным странам как к «буферным» зонам, не имеющим права на суверенитет. В нашем прошлом и настоящем — готовность применять насилие против целых народов, которые представляются московским властям нелояльными. Речь, по сути, о колониальной политике по отношению и к сопредельным, и к своему собственному народу.
В нашем прошлом и настоящем — отношение государства к людям — своим и чужим — как к расходному материалу. Российское — а советское в особенности — государство никогда не ограничивало себя в методах.
В нашем прошлом и настоящем — власть, присвоившая себе чрезвычайные полномочия, власть, не ограниченная правом и институтами. (...)
«Разве уничтожение человека с помощью государства — не главный вопрос нашего времени, нашей морали?» — писал Варлам Шаламов. Да, главный. Чем больше россиян и русских осознают это, тем быстрее мы придем к суду над преступлениями российского государства. Без такого суда Россия не сможет стать ни полноценным домом для своих граждан, ни политической единицей, с которой возможен доверительный диалог.
Если национальная и культурная общность под названием «Россия» хотела бы вернуться в мировое сообщество, то первым новым институтом, созданным в стране после войны, должен стать суд над преступлениями российского государства — во всех его обличьях, прошлом и настоящем. Речь о правовой оценке действий конкретных людей и руководимых ими институтов - не о коллективной вине. Международный суд может состояться, а может и не состояться. Важно, чтобы свой суд был возможен в России. (...)
Это крайне трудно будет сделать в стране, где институты, законы, система образования и социальный порядок в целом всегда были призваны оправдывать насилие. Успех этого сложного дела совсем не гарантирован, но без него будущего у России нет

Если российское общество после войны справится с учреждением — впервые в своей истории — подлинно независимого суда, то докажет себе и другим, что в России в принципе есть общество. Главным признаком существования в России общества будет именно это — субъектность, позволяющая давать правовую оценку действиям государства и его вождей.

Если национальная и культурная общность под названием «Россия» хотела бы вернуться в мировое сообщество, то суд над преступлениями российского государства — во всех его обличьях, прошлом и настоящем - должен стать первым новым институтом, созданным в стране после войны. Если это получится, то, возможно, россияне справятся и с дальнейшим институциональным строительством.

Вероятнее всего, это строительство начнется с институтов, предотвращающих насилие государства по отношению к человеку, к собственному и другим народам. Нужно сделать так, чтобы никто пришедший к власти никогда не мог бы даже рассуждать в категориях «единого народа», «общей судьбы», «великой истории» и прочих грандиозных обобщений. И уж конечно, будущие политики не должны иметь возможности предпринимать военные действия, основанные на своих фантазиях. У них должны быть связаны руки.

Это крайне трудно будет сделать в стране, где институты, законы и даже система образования всегда действовали в интересах центральной власти, а не людей. В стране, где социальный порядок всегда был призван оправдывать насилие. Успех этого сложного дела совсем не гарантирован, но без него будущего у России нет

Славист Гэри Сол Морсон, специалист, в частности, по Толстому, высказался в защиту русской культуры. Россиян сейчас не слышат, поэтому важно, что есть голоса, способные сказать простые, но важные слова.

Морсон пишет, что фраза moral clarity (моральная ясность), которой оперируют сейчас многие на западе, вещь не такая уж ясная и ему, в силу его профессиональных занятий, напоминает ясность партийной линии при СССР. В войне остаётся только чёрное и белое, нюансы исчезают. Отношение к россиянам начинает напоминать отношение к людям арабской культуры после терактов начала века.

Есть случаи, когда концертные площадки говорят, что не могут выпускать исполнителей из России, если те публично не выскажутся против войны. Морсон приводит слова пианиста Александра Малофеева (он 2001 года рождения), который должен был выступать в Ванкувере и не выступил: «Every Russian will feel guilty for decades because of the terrible and bloody decision that none of us could influence and predict” (каждый россиянин/русский десятилетиями будет испытывать вину из-за чудовищного и кровавого решения, на которое никто из нас не мог повлиять и которого не мог предсказать). Но, продолжал Малофеев, требовать публичных заявлений неверно с моральной точки зрения, причём не только потому что не нужно судить людей по их национальной принадлежности, но и потому что в России есть семьи, которые могут пострадать из-за заявлений, сделанных артистами и музыкантами за пределами страны.
Морсон пишет о многих случаях отмены концертов, выставок, лекций но и об отдельных случаях их восстановления, например, в Италии было решено - после колебаний - не отменять лекции Паоло Нори о Достоевском.

Даже в годы холодной войны никто не запрещал русскую литературу, музыку и искусство, пишет Морсон. Наоборот, в школах и колледжах стали больше преподавать русский язык и культуру. То, что СССР представлялся моральным врагом воспринималось как стимул к тому, чтобы изучать русскую культуру, а не закрываться от нее.

Если русская культура чему-нибудь учит, так это тому, что «моральная ясность» не имеет пределов. Если вся правота только на одной стороне, то всё - буквально все - что тот, кто прав, говорит и делает, оправданно.

Морсон заканчивает цитатой из Соженицына: «Постепенно открылось мне, что линия, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами, не между партиями — она проходит через каждое человеческое сердце»

Вооружившись ложью и ракетами, Путин и его приближенные пытались воспроизвести войну с нацизмом, чтобы выглядеть победителями в прошлой войне. Так делают любители исторических реконструкций, которые шьют себе костюмы, делают муляжи ружей и собираются на полях былых сражений.

Беда в том, что российские реконструкторы сшили не те костюмы, вышли с настоящим современным оружием и начали убивать невинных. Мы видим войну, которая шагнула в Украину и в мир двадцать первого века напрямую из девятнадцатого и двадцатого столетий. Глобальная борьба за доминирование в сегодняшнем мире ведется экономическими, технологическими и финансовыми средствами — всем тем, что не требует пересечения границ физическими людьми в касках на танках. Во всех этих сферах Россия крайне слаба. Двинув танки на территорию Украины, Путин бросил вызов не только Украине, но и всей современности.

Есть два понимания памяти - помимо других подходов - катарсическое и миметическое (kathartisch und mimetisch). Это мне объяснял один немецкий профессор, то есть это немецкий взгляд. Первое предполагает выстраивание дистанции от прошлого и попытки справиться с его грузом, второе настаивает на следовании традиции и ее воспроизводстве, вплоть до костюмов и предметов. Реконструкторы никогда мне не нравились, но никогда я не думал, что невинное как будто увлечение обернется катастрофой библейских масштабов

Историк Иван Курилла: «Одна из причин того, почему многие аналитики ошиблись и до последнего отказывались признать приближение войны, была привычка мыслить внутри системы, которая может меняться к худшему или к лучшему, но в целом сохранять основные координаты. Многие закономерности работают только в рамках конкретной системы, и это делает невозможным прогноз, выходящий за ее рамки.

Именно поэтому решение начать войну, означавшее слом системы, не могло быть описано в рамках теорий, созданных в ее рамках. Для этого нужны были теории другого уровня. Не то, чтобы они не существовали - но поскольку применяются (подтверждаются) они редко - гораздо реже, чем "внутренние" закономерности, то и обращаются к ним реже: мало кто хочет прослыть мальчиком из притчи, кричавшим "волки".

Но выход за рамки устойчивой системы опасен для всех, включая инициатора: системы больше нет, и вероятность новых ломающих систему событий возросла. (Как ученый я бы сказал, что сегодня время проверки макротеорий политических переходов и исторического развития. Как гражданин я просто надеюсь на скорейшее завершение этой затянувшейся эпохи)»

C начала вторжения России в Украину прошел месяц. Все это время мы говорим только о войне, но все еще знаем о ней слишком мало.

Ведь и спустя четыре недели многие вопросы остаются без внятных ответов. Зачем России на самом деле понадобилась эта война — какие здесь не только внешнеполитические, но и внутриполитические цели? По какой причине российские потери столь высоки, а страна бомбит мирные объекты? И, наконец, каким будет мир после?

Сегодняшний текст для Kit написал Павел Лузин — политолог и эксперт в области международной безопасности. Это глубокое исследование войны, в котором автор дает сложные ответы на все эти вопросы. Текст получился большим — кажется, таких больших мы не публиковали. Поэтому письмо снабжено навигацией и счетчиком времени (впервые!).

Если вы уже подписаны на Kit, письмо ждет вас почте (если не подписаны, вам сюда). А еще этот материал, как и другие наши важные тексты, доступен по открытой ссылке, чтобы ей можно было поделиться в соцсетях или с близкими.

Там, где принимаются решения от имени России, сейчас большой конфликт. Его просто не может не быть, поскольку у них происходит ежедневное столкновение их фантазий с реальностью.

С сопротивлением Украины, с собственной неспособностью делать вещи, даже ужасные, хорошо, с последствиями коррупции, с неработающей техникой, связью и - в целом - с глубокой порочностью их системы, которая не дает им достигать их же целей. Вероятно, но это нельзя доказать, что Шойгу рассматривал военное строительство как декорацию и возможность для обогащения, а Путин с какого-то момента думал, что строит армию именно как армию. Вероятно, но это нельзя доказать, что эти два существовали во взаимном недоразумении.

Так или иначе, там не может не быть экзистенциального кризиса. Кто-то из них раньше, кто-то позже в этот кризис погружается, кого-то Путин будет наказывать, пока может, непублично. Не исключено, что Шойгу не появлялся, потому что был наказан или пытался, наоборот, захватить власть, как минимум взять на себя руководство войной. Не исключено, что это произошло и объявленные вчера (брифинг минобороны РФ: цель - «освобождение» Донбасса, не больше) «ограниченные» цели войны суть видимые результаты внутренней борьбы. Не исключено, что это значит постепенное сворачивание горячей войны и перевод ее в холодную фазу.

Мы не знаем. Потому что их внутренний кризис - это их главная военная тайна. Путин будет делать все, чтобы кризис скрыть - ему жизненно важно показывать единство рядов. Ну и Шойгу вроде показали по телевизору. Это не так важно. Мы знаем только, что там у них всё - постановка. Мы пытаемся заглянуть в черный ящик, который становится все чернее. Он так и будет чернеть, пока не станет пеплом - выгорит изнутри. Но на это уйдет время. А топится это сгорание жизнями людей и лишениями

Антрополог Сергей Абашин про известное и очевидное, но хорошо, что сформулировал: Деконструкция имперского мифа как идеологии, в том числе нынешних событий, потребует и переосмысления множества классиков авторитетов, их роли в российской истории, не отказа от них, не умаления их роли в культуре, а именно переосмысления, то есть признания их неоднозначности и проблематичности как тех, кто создавал, культивировал и легитимировал имперский миф. Эта неоднозначность и проблематичность должна перестать скрываться с целью создания непогрешимого культа, а наоборот должна быть обязательной частью любого анализа и вспоминания.

Это, конечно, касается Достоевского. И это касается, например, Солженицына, чью работу "Как нам обустроить Россию" я тут решил на досуге перечитать. Разве вы не помните, что он там писал про ту же Украину: "И вот за вычетом этих двенадцати – только и останется то, что можно назвать Русь, как называли издавна (слово «русский» веками обнимало малороссов, великороссов и белорусов), или – Россия (название с XVIII века) или, по верному смыслу теперь: Российский Союз"; "Да народ наш и разделялся на три ветви лишь по грозной беде монгольского нашествия да польской колонизации. Это все – придуманная невдавне фальшь, что чуть не с IX века существовал особый украинский народ с особым не-русским языком. Мы все вместе истекли из драгоценного Киева, «откуду русская земля стала есть», по летописи Нестора, откуда и засветило нам христианство"; "Конечно, если б украинский народ действительно пожелал отделиться – никто не посмеет удерживать его силой. Но – разнообразна эта обширность, и только местное население может решать судьбу своей местности, своей области, – а каждое новообразуемое при том национальное меньшинство в этой местности – должно встретить такое же ненасилие к себе".

Ну разумеется в Украине все национальные меньшинства имеют право на отделение, а вот что касается меньшинств в самой России, "Для некоторых, даже и крупных, наций, как татары, башкиры, удмурты, коми, чуваши, мордва, марийцы, якуты, – почти что и выбора нет".

А вот он пишет про Казахстан: "Сегодняшняя огромная его территория нарезана была коммунистами без разума, как попадя: если где кочевые стада раз в год проходят – то и Казахстан.... А составлен-то он – из южной Сибири, южного Приуралья, да пустынных центральных просторов, с тех пор преображенных и восстроенных – русскими, зэками да ссыльными народами. И сегодня во всем раздутом Казахстане казахов – заметно меньше половины. Их сплотка, их устойчивая отечественная часть – это большая южная дуга областей, охватывающая с крайнего востока на запад почти до Каспия, действительно населенная преимущественно казахами. И коли в этом охвате они захотят отделиться – то и с Богом".

Да, в этой работе Солженицын выступает как бы против империи, пишет, что содержать империю нет сил, вместо этого надо спасать "наш народ". Но народ то у него - это три "славянские республики", ну и ещё "славянские" территории других соседей, прежде всего Казахстана. Это, конечно, такой новый империализм, который пытается говорить националистическим языком, легитимирует себя через национализм, но всё равно остаётся в своей имперской идее экспансии и удержания. И именно этим языком, прямо до мелких деталей, сегодня провозглашает свои задачи нынешний режим, и уже не просто провозглашает, а воплощает с помощью танков, бомб и ракет

Путин хотел доказать, что он тоже может как Америка, он все свои годы у власти это пробовал, но масштаб видимо казался ему маловат. Иван Крастев, говорит, часть декларации о независимости Крыма он слово в слово заимствовал из Декларации о независимости Косово. Это мышление в логике "тварь я дрожащая или право имею". И перешел на новый уровень. И наверняка набрасывал уже свою речь в Киеве. И действительно приблизился к Америке. Теперь у России есть - сразу в одной Украине - и своя Корейская война, и Вьетнам, и Афганистан, и Ирак - в дополнение к собственным затеянным в прошлом агрессиям и оккупациям, о которых все теперь вспомнили и которые никто не забудет. Будет даже покруче Америки

Этот тред оказался очень читаемым в англоязычном твиттере. Привожу его тут текстом. Наверное же понятно, не нужно переводить:

This war is Russia’s ultimate reality check. Before this war, the Russians had certain beliefs about their country and their identity. Before starting this war, Putin had certain assumptions about the Ukrainians, their country, and their army. All of us have turned out to be wrong.

Not just the Kremlin’s leaders but Russian society as a whole must now make painful adjustments to their pre-February 24 thinking.

Russian war planners assumed Ukraine would be brought to its knees in a matter of days; they are now confronted with the reality of Ukraine’s fierce resistance; the reality of their own inaptitude; of their corruption, of being organizationally and psychologically unprepared for this war.

A system, in which all officials are only accountable to their superiors, not the people, produces multiple layers of window-dressing. Any signal is completely distorted by the time it reaches the top. When he started his war, Putin was fully blind and deaf to reality.

For example, Putin operated at cross purposes with his own Minister of Defense, Sergey Shoigu. Putin wanted a war-ready army capable of invading a country the size of Ukraine. Apparently, he forgot to tell Shoigu about it.

Shoigu assumed it was all mostly for show. He has been pursuing a massive self-aggrandizement project, building a bizarre military cathedral, lining his cronies’ pockets, doing some work on the military, too, but clearly not enough.

In general, the Kremlin is now confronted with the reality of its dysfunctional political system that prevents Moscow from achieving its own objectives.

The harsh truth of Western sanctions is beginning to sink in. Sanctions rarely succeed in squeezing regimes, but they do have long-term effects on nations and their ability to flourish economically and technologically; sanctions fuel brain drain, cloud societies’ future.

Russians believed they had a powerful state, a great culture, a secure place in the community of nations, and an identity based on waging a just war. In Russia, WWII has often been referred to as the Great Patriotic War. The realities of an unjust, criminal war are now pushing the Russians out of their (our) moral comfort zone.

Most Russians, both pro- and anti-Putin, thought they were the proud descendants of those who led their country to victory in WWII. The Russians are now facing the reality of isolation, of being seen as fully or partly responsible for the savage war waged on their behalf.

In this war, the Russian state’s crimes, past and present, are being laid bare: the Soviet and Russian state’s terror, occupations, deportations, brutal war methods. Will society in Russia be able to comprehend this and respond appropriately?

This war raises the question of whether or not Russian society exists at all. As I see it, the only option for Russian society to (re)constitute itself politically is to prosecute its own state and current leaders, who have brought Ukraine and Russia into this war.

There will be an international trial, but it is up to Russian society to discover its own agency, make its own judgements, and disobey criminal orders. If that is possible, there is a future for Russia

Феноменальный материал «Медиазоны», почитайте. Мне, кстати, показывали скрины редакционной переписки со словами типа «ФСБ пришлёт видео, ставим сразу и везде», но там правда речь шла о «задержании сторонников Правого сектора». До схемы «разбомбить дома, похитить их жителей, заставить их на камеру ФСБ рассказывать, как они сами себя разбомбили, потом выложить видео на общедоступный Яндекс-диск и разослать по 58 адресатам, указав всех в поле to:, один из которых потом выдаст это за "эксклюзив RT"», коллективный Васюнин тогда ещё не додумался. Надеюсь, все причастные к технической части — верстке, выкладыванию на сайт и т.д. — понимают, что вы тоже причастны к военным преступлениям и преступлениям против человечности, которые не имеют срока давности. И суд, который неизбежно состоится, отвергнет аргумент «это делал не я, я просто винтик, у меня не было другого выбора, если бы не я, это сделал бы кто-то другой» как не имеющий отношения дела. Вас спросят, почему именно ВЫ принимали в этом участие. Советую заранее подготовить ответ на этот вопрос. https://zona.media/article/2022/03/30/pressafsb

76 лет назад родился Арсений Борисович Рогинский (1946-2017), российский и советский историк, правозащитник, общественный деятель, председатель правления общества «Мемориал» в 1998-2017 годах, исследователь сталинских репрессий.

В интервью газете "Ведомости" в феврале 2012 года он сказал: "1937 год — это не только история. Последствия террора, его след в массовом сознании мы ощущаем и сегодня. Задача террора состояла в том, чтобы, во-первых, продемонстрировать ничтожность человеческой жизни перед лицом всемогущего и всепроникающего государства и, во-вторых, создать впечатление, что «кругом враги». В этом смысле террор оказался крайне успешным проектом: оба стереотипа прочно впечатались в народное сознание.

Большой террор как раз и продемонстрировал то, что сегодня называют «имитационной демократией»: все по умолчанию принимают, что на бумаге у граждан есть права, а на деле они полностью бесправны, что на бумаге правосудие независимо, а на деле оно управляемое. Эта негласная общественно-государственная конвенция во многих своих чертах воспроизводится и сегодня.

Во время Большого террора [убивали] главным образом — в обход закона. За два года, с октября 1936-го по ноябрь 1938-го, было осуждено по политическим обвинениям около полутора миллионов человек, причем не менее 720 тысяч из них расстреляли. Но через суды и трибуналы из этих расстрелянных прошло только около 90 тысяч; остальных осудили внесудебные органы, ни в какие законы и конституции не вписывавшиеся: «тройки» и «двойки».

[Для того, чтобы память о большом терроре сохранилась], нужны памятники, поставленные от имени государства и на деньги государства, как памятник Холокосту в Берлине. Нужны музейно-мемориальные комплексы, просто музеи (например, совершенно необходимо устроить музей в здании Военной коллегии — на Никольской улице, 23), нужны правдивые мемориальные доски. А то написано: «Здесь жил маршал Тухачевский», «Здесь жил режиссер Мейерхольд», годы жизни — и ни слова о том, как их убили. Нужна — и это очень важно! — авторитетная правовая оценка «спецопераций» Большого террора, их авторов и исполнителей. Нужны, наконец, новые школьные учебники.

Я скажу: уберите Сталина из нашей жизни, тогда воровство и бардак исчезнут сами собой. А если всерьез — опыт нашей истории показывает: невозможно работать и жить дальше, не назвав преступление преступлением. Ведь что такое сегодня наша память о терроре? Это память о жертвах, но не о преступлениях. Такой национальный консенсус: людей жалко, особенно земляков и родных. Кто же с этим спорит? Вот и Путин ездил на Бутовский полигон, ужасался числу жертв, и сменщик его сказал, что память о трагедиях должна быть так же священна, как память о победах, — кстати, очень правильное заявление.

Но мало вот так по-человечески жалеть убитых и замученных. Давайте, в конце концов, попытаемся разобраться, кто это сделал и зачем. Пока мы не поставим вопрос именно так, у нас будет ущербная, однобокая память. Мы так и останемся добровольцами, которые ухаживают за чьими-то забытыми могилами. Благородное дело, но оно ни на йоту не приближает нас к пониманию истории.

У нас был один палач — государство. И не какое-нибудь, а вполне конкретное, наше, советское. То самое, которое мы сегодня всеми силами приукрашиваем и идеализируем. Дело не в личных качествах Сталина и его приближенных, стоявших у власти. Сама эта власть была устроена таким образом, что без террора она не могла эффективно решить почти ни одной из своих насущных задач. Государственное насилие в советский период никогда не прекращалось; просто в какие-то годы речь шла о сотнях жертв, а в какие-то — о сотнях тысяч. Эта государственная система была преступной изначально. Вот эту истину и общественному сознанию, и, конечно же, власти чрезвычайно трудно признать. Но только тогда, когда мы дадим официальную правовую оценку этим системным преступлениям, тень Сталина окончательно оставит нас в покое".

У обеспеченных россиян, связанных с режимом, становится все меньше возможностей пользоваться зарубежными институтами защиты права. Не у всех и не во всем, но этот процесс идет, и он не может не иметь последствий для режима.

В традиционной российской свободе – свободе выхода за пределы досягаемости московского государства – заключалась одна из ключевых гарантий стабильности политической системы в том виде, как она сформировалась в постсоветской России. Престижное потребление и жадность были не единственными причинами, в силу которых россияне покупали недвижимость и другие активы на Западе.

Это было решение институциональной проблемы – отсутствия защиты прав в России. В силу управляемости правосудия внутри страны русский капитал арендовал институты других стран и получал тем самым гарантии сохранности своих ценностей, гарантии передачи их по наследству, возможности разрешения конфликтов в независимом суде. Условная, то есть незащищенная, собственность в России потому и была возможна, что ее держатели обеспечивали себе двойные гарантии сохранности богатства: неписаные, крайне шаткие, гарантии внутри страны (высокий риск, но и огромные возможности) и писаные, обеспеченные принципом верховенством права — за ее пределами (надежная, как считалось, сохранность активов при минимуме возможностей).

Благодаря тому, что правовые гарантии собственности внутри страны были (и остаются, конечно) фикцией, политические лидеры могли пользоваться активами подконтрольных собственников как дополнительным бюджетом – приказывать бизнесменам, кого и что финансировать. Но «вторая нога» системы, облегчающая эти отношения, находилась за границей – она опиралась на фундамент западных правовых институтов. Российское государство, таким образом, было неполноценным. Оно опиралось на западные юрисдикции. Это был предохранительный клапан системы.

Чего можно добиться, перекрыв предохранительный клапан? Добиться можно того, что спрос на гарантии выживания и сохранения капитала внутри страны неизбежно повысится. Но гарантии и так являются крайне дефицитным ресурсом в стране, где их может дать только один человек, находящийся в Кремле. Да и те гарантии не абсолютны, поскольку не являются четкими и однозначными. Собственник может думать, что его собственность и свобода защищены, а в действительности защиты давно нет. О перемене участи он узнает, когда к нему придут с обыском.

«Бояре» неизбежно вынуждены будут в еще большей степени, чем раньше, опираться на неформальные способы разрешения конфликтов – на неформальную «полицию», неформальные «суды» и неформальный присмотр за соблюдением прав. Значимость и цена услуг этих неформальных «гарантов», то есть представителей силовых структур и их конкурентов из криминальной среды, вырастут. Давление в системе в конце концов неизбежно повысится. Сила, а не право, будет решать все, так что есть перспектива гоббсовой войны всех против всех внутри страны.

Откуда взялась “большая русская нация”, “один народ” и “общая судьба”. “После подавления Польского восстания 1830-31 годов, начинается процесс преобразования Западных земель, т.е. Правобережья, Белоруссии и Литвы. Одной из поставленных задач была русификация края. В ноябре 1831 г. в Киеве была создана комиссия во главе с Виктором Кочубеем, задачей которой было приведение западных губернией в соответствие со всей остальной империей. За несколько месяцев закрыли все польские школы, а школьное обучение перевели на русский язык. В Кременце закрыли польский лицей.

Генерал-губернатор Подолии и Волыни Дмитрий Бибиков за период 1837–1852 гг. превратил Киев в твердыню царской армии. Отсюда выселялись украинские купцы и приглашались великорусские. Опираясь на огромную армию, Бибиков издал указ, лишивший 60 тыс польских шляхтичей дворянских грамот. Многих выслали вглубь России, 3 тыс конфискованных владений были превращены в военные поселения.

На фоне репрессий и насильственной русификации в Российской империи утверждается концепция «большой русской нации». Цензуре предписывалось не допускать в украинской литературе «преобладания любви к отечеству» над любовью к империи. Политически неблагонадежным считались все, кто интересовался украинской стариной. В московском университете всерьез говорили о том, что украинского языка не существует, а есть только испорченный поляками русский.

Постепенно складывается представление о «малороссах», как о представителях низших классов, культурные особенности которых значительно уступают великороссийским. Влияние украинского барокко и Киево-Могилянской академии на становление российской имперской культуры было к тому времени напрочь забыто и умышленно замалчивалось. Формируется так называемый «малороссийский менталитет», когда успешные представители Украины стремились подчеркнуть свою «русскость» и нарочито пренебрежительно высказывались о «малороссах»”.

Была и еще одна волна русификации, построенная на той же идеологии. Она началась во время Польского восстания 1863-64 годов, когда было издано предписание министра внутренних дел Петра Валуева о жестком ограничении издательской деятельности на украинском языке. (По книге Данилевский И. Н., Таирова-Яковлева Т. Г., Шубин А. В., Мироненко В. История Украины. СПб.: Алетейя, 2019)

Об истории украинской нации и государственности до войны еще можно было в каких-то условиях говорить и спорить в отстраненном ключе. Теперь представления о борьбе за независимость Украины, о Голодоморе, о репрессиях со стороны России и Советского Союза – не только зафиксированы в национальном украинском законодательстве, но и получили окончательную легитимность в глазах всего мира. Это больше не спор. Существующие внутри официального российского языка категории «единого народа», «общей судьбы», «великой истории» теперь окончательно в этом официальном языке заперты, за его пределы не выйдут и никем в мире больше признаны не будут. Эти категории теперь политы кровью. Российское общество должно теперь найти новый язык для разговора об Украине и самих себе в новой исторической ситуации. Если до войны украинский дискурс был «развивающимся», то теперь таким стал российский. Его в общем-то и не существует теперь.

Это мое личное понимание контекста, в котором можно почитать интервью историка Георгия Касьянова украинскому изданию dsnews. Оно взято в 2018 году, но речь здесь об исторических вопросах, которые остаются для украинцев ключевыми. Важен и военный контекст, который становится понятным из редакционного вступления. Профессор Касьянов, один из самых титулованных украинских гуманитариев, считается в Украине слишком умеренным, чуть ли не пророссийским. Тем, кто не слишком знаком с напряженностью украинской дискуссии, это вступление даст некоторое о ней представление.

Для контекста важно посмотреть и вот это интервью Касьянова, данное совсем недавно, уже во время боевых действий. Касьянов говорит здесь о том, как опасно в своем целеполагании опираться на исторические мифы. Представления о том, что Россия могла прийти и навести порядок на своем «заднем дворе», в своем южном «садике», говорит о патологическом непонимании того, что украинцы – уже давно субъект своей политики и истории. То что он плохо знают Украину это мы уже выяснили но то, что мы плохо знаем Россию – тоже – ждем, что они сейчас треснут от санкций – за пределами больших городов – люди живут телевизором психологический поворот – выбор чем гордиться – они гордились историей – если гордятся прошлым, то значит что-то произошло с настоящим не в пользу того, что может измениться

The Moscow Times обратили внимание:

«За январь–март по статье «средства массовой информации» федеральный бюджет выделил 17,4 млрд рублей, следует из оперативной статистики Минфина. По сравнению с тем же периодом прошлого года (5,4 млрд рублей) расходы на государственные телеканалы, агентства и издания подскочили в 3,2 раза».

Это если вам интересно, почему соловьевы и симоньяны не хотят никакого мира. У них самая пожива пошла.

Стратегическое лидерство предполагает решение четырех задач, объяснял недавно американский генерал Дэвид Петреус. Во-первых, нужно точно определить и сформулировать свое видение, свою "большую идею"; во-вторых, нужно уметь донести большую идею до собственного общества и мира; в-третьих, нужно неустанно работать над воплощением большой идеи; в-четвертых, нужно работать над развитием и уточнением своего видения.

Судите сами, кто лучше справляется Зеленский или Путин

Да, все правильно. К этому еще добавляется геополитический взгляд на мир, отрицающий субъектность «невеликих» держав. В случае российских властей это даже не взгляд, а скорее язык «большой стратегии» и всяческой «архитектуры безопасности», за которым прячутся обиды и реваншизм https://www.tg-me.com/baunovhaus/1144

На протяжении всех 20+ лет правления Путин (или «коллективный Путин») ломал и выбрасывал реальные инструменты влияния и символы признания, которые ему были выданы авансом за то, что он президент большой державы. Он получил наследственный статус СССР, по сути, первенство среди всех бывших республик союза, членства в международных институтах и клубах, особые отношения с Германией, присутствие в России большинства международных организаций, фондов, корпораций. Все пытались включать РФ в мир как могли. Да, это было, в частности, и стремление способствовать модернизации, институциональным изменениям и гуманизации России через сотрудничество. Но те же инструменты и самой России давали возможность влияния. Он перетолковал интеграцию как стремление «Запада» свергнуть лично его. От возможностей несилового влияния на соседей и мир он шаг за шагом отказывался и, на сегодня, утратил уже все. Особенно поразительно, что выбросил на помойку особые отношения с Германией, хотя, чтобы сломать их, нужно было постараться. Это был мост между Россией и Западом, существовавший с советских времен. Он был укреплён исторической виной Германии и признательностью ее политиков за согласие России на воссоединение Германии. Все это сведено на нет. Парадоксально, что подаренные ему преимущества не успокаивали чувство, что ему все должны, а только усиливали. Теперь у него остались только силовые методы воздействия на мир. В войне с Украиной он ломает и их, демонстрируя всем, как четко отлажена его военная машина и тем самым девальвируя страх ею внушаемый. Ужас в том, что, несмотря на позорные провалы в любой созидательной и организационной деятельности (в том числе и в военном строительстве), сейчас он опаснее и страшнее, чем когда-либо. Он не умеет признавать провалы, ищет врагов, стремится «им» отомстить и взять реванш. У кого только? Куда ему бросать свою бомбу?

Да, “Люди Байкала” - замечательный проект. И раньше читал, а с тех пор, как я в жюри, читаю больше, чтобы ничего не упустить. ну и свидетельствую - это отличные журналисты и по-настоящему патриотически настроенные люди https://www.tg-me.com/kolezev/11012