В одной из своих лекций Мераб Мамардашвили говорил, что время – это скорее не линия, а спираль. И какое-нибудь значимое событие, которое происходит в жизни человека, похоже на иглу, пронзающую эту спираль насквозь, как масло. Так и получается, что первая любовь, смерть близкого, рождение – все это в каком-то смысле не точка на карте, а вечно длящийся момент, неизменная константа. Не знаю, читал ли Мамардашвишили мексиканца Хуана Рульфо и его роман «Педро Парамо» 1955 года (чисто теоретически это возможно), но если бы читал, то, думаю, он бы его оценил.
Короткий текст – около полутораста страниц – описывает сновидческое путешествие в Комалу, мексиканский городок посреди высушенной земли. Туда отправляется Хуан Персидо, сын Педро Парамо, некогда всесильного господина здешних краев. Наш герой никогда не знал отца – только после смерти матери он решил познакомиться с ним. Но Комалы, на самом деле, давно уже нет, как и самого Парамо: на месте городка и богатой усадьбы остались лишь облупившиеся стены, пыль и призраки, бродящие по улицам. Они и рассказывают герою свои истории – из этих осколков постепенно складывается и картина шумной жизни в Комале, и образ Педро Парамо, и образ Сусаны Сан-Хуан, его главной любви. На самом деле, из этого складывается и жизнь вообще, не только героев, и, пожалуй, это самое важное, что есть в тексте. Ты можешь быть бесконечно далек от Мексики 1920-х годов, но не почувствовать что-то знакомое в том, как описаны сами принципы устройства жизни, ее внутренние механизмы, почти невозможно.
Интересно, что Рульфо считают одним из основоположников магического реализма – к которому я совсем равнодушен – и предвестником латиноамериканского бума. Однако мне кажется, что его главный и по сути единственный крупный текст ближе не к Маркесу (очень его ценившему), с этим цветистым слогом и многословием, а к Сэмюэлу Беккету, может, даже к Жану Аную – с драматургической скупостью, парадоксальными, но точными диалогами. Собственно, в пользу этого говорит не только скромный объем романа, но и то, что магический реализм здесь весьма условный – он присутствует лишь в виде допущения, будто мы можем увидеть жизнь наших родителей едва ли не их же собственными глазами. Допущение это, прямо скажем, скорее литературного свойства, чем магического.
Снаружи во дворе — шаги, словно по кругу. Приглушенные звуки. А здесь — женщина, вставшая на пороге, преграждая путь солнцу; меж рук у нее — обрывки неба, а под ногами — ручейки света, разлитые по полу, будто затопленному слезами. И снова всхлипы. И снова тихий, но резкий плач, и разрывающая ее тело мука.
— Твоего отца убили.
— А тебя кто убил, мама?
Эта драматургическая разбивка на сцены – и то, что эпизоды из жизни героев мы узнаем не в хронологическом порядке, а в порядке, нужном Рульфо, – усложняет процесс чтения (попробуй запомнить, кто есть кто и кем кому приходится), но, очевидно, облегчает работу съемочной команде. Фильм «Педро Парамо», который недавно вышел на Нетфликсе, это в буквальном смысле построчная экранизация романа. Забавно, что в России такой подход скорее оценили бы положительно, тогда как здесь, по моим наблюдениям, публика чаще ругает фильм за отсутствие режиссерской фантазии. Впрочем, если вы отличный знаток текста и понимаете его внутреннее устройство, фильм и правда может показаться скучным. Но если вы, как я, прочитали роман только один раз (а не сто, как советуют литературоведы), то экранизация зайдет отлично: я посмотрел ее сразу после того, как закрыл книгу, и получил удовольствие. Думаю, кстати, что можно пойти и в обратном порядке.
На русском языке роман выходил еще в СССР. Сейчас же его решили издать в Эксмо в новом переводе (который сделала Елена Пастухова), предварив текст большой вступительной статьей Петра Когана, знатока латиноамериканской литературы, о Хуане Рульфо. За это, думаю, стоит сказать команде редакции отдельное спасибо.
#книги
Короткий текст – около полутораста страниц – описывает сновидческое путешествие в Комалу, мексиканский городок посреди высушенной земли. Туда отправляется Хуан Персидо, сын Педро Парамо, некогда всесильного господина здешних краев. Наш герой никогда не знал отца – только после смерти матери он решил познакомиться с ним. Но Комалы, на самом деле, давно уже нет, как и самого Парамо: на месте городка и богатой усадьбы остались лишь облупившиеся стены, пыль и призраки, бродящие по улицам. Они и рассказывают герою свои истории – из этих осколков постепенно складывается и картина шумной жизни в Комале, и образ Педро Парамо, и образ Сусаны Сан-Хуан, его главной любви. На самом деле, из этого складывается и жизнь вообще, не только героев, и, пожалуй, это самое важное, что есть в тексте. Ты можешь быть бесконечно далек от Мексики 1920-х годов, но не почувствовать что-то знакомое в том, как описаны сами принципы устройства жизни, ее внутренние механизмы, почти невозможно.
Интересно, что Рульфо считают одним из основоположников магического реализма – к которому я совсем равнодушен – и предвестником латиноамериканского бума. Однако мне кажется, что его главный и по сути единственный крупный текст ближе не к Маркесу (очень его ценившему), с этим цветистым слогом и многословием, а к Сэмюэлу Беккету, может, даже к Жану Аную – с драматургической скупостью, парадоксальными, но точными диалогами. Собственно, в пользу этого говорит не только скромный объем романа, но и то, что магический реализм здесь весьма условный – он присутствует лишь в виде допущения, будто мы можем увидеть жизнь наших родителей едва ли не их же собственными глазами. Допущение это, прямо скажем, скорее литературного свойства, чем магического.
Снаружи во дворе — шаги, словно по кругу. Приглушенные звуки. А здесь — женщина, вставшая на пороге, преграждая путь солнцу; меж рук у нее — обрывки неба, а под ногами — ручейки света, разлитые по полу, будто затопленному слезами. И снова всхлипы. И снова тихий, но резкий плач, и разрывающая ее тело мука.
— Твоего отца убили.
— А тебя кто убил, мама?
Эта драматургическая разбивка на сцены – и то, что эпизоды из жизни героев мы узнаем не в хронологическом порядке, а в порядке, нужном Рульфо, – усложняет процесс чтения (попробуй запомнить, кто есть кто и кем кому приходится), но, очевидно, облегчает работу съемочной команде. Фильм «Педро Парамо», который недавно вышел на Нетфликсе, это в буквальном смысле построчная экранизация романа. Забавно, что в России такой подход скорее оценили бы положительно, тогда как здесь, по моим наблюдениям, публика чаще ругает фильм за отсутствие режиссерской фантазии. Впрочем, если вы отличный знаток текста и понимаете его внутреннее устройство, фильм и правда может показаться скучным. Но если вы, как я, прочитали роман только один раз (а не сто, как советуют литературоведы), то экранизация зайдет отлично: я посмотрел ее сразу после того, как закрыл книгу, и получил удовольствие. Думаю, кстати, что можно пойти и в обратном порядке.
На русском языке роман выходил еще в СССР. Сейчас же его решили издать в Эксмо в новом переводе (который сделала Елена Пастухова), предварив текст большой вступительной статьей Петра Когана, знатока латиноамериканской литературы, о Хуане Рульфо. За это, думаю, стоит сказать команде редакции отдельное спасибо.
#книги
❤25👍4
Если вы устали от детективов, блокбастеров, и прочего, и прочего, очень советую мини-сериал «Прекрасные мелочи» от Hulu с классной Кэтрин Хан. Главной героине под пятьдесят, у нее все мыслимые кризисы – в отношениях с мужем, с дочерью-подростком, с подопечными и коллегами в доме престарелых, где она работает, – сошлись в одной точке. Но, главное, она не может справиться с тем, что в юности внезапно потеряла мать, у которой обнаружили рак на поздней стадии. Трогательный (в хорошем смысле), смешной и грустный сериал с на редкость реалистичным финалом. Запасайтесь платочками, если решите смотреть))
#кино
#кино
❤20👍4💔2
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Ну и чтобы дважды не вставать, с той же Кэтрин Хан (пусть и в качестве второстепенного персонажа) очень советую сериал 2021 года «Психотерапевт по соседству». Он точно добавит еще один страх в копилочку (а то вам мало): сериал основан на реальной истории, когда психолог вместо того, чтобы помочь своему пациенту, воспользовался его слабостью и безотказностью, и буквально впился зубами в чужую жизнь. В течение 27 (!) лет продолжалась терапия, клиент под влиянием наставника упустил возможность построить личную жизнь, разрушил все связи с семьей, и так далее, и тому подобное – короче, буквально чудом спасся уже в почтенном возрасте от психолога-мучителя, поселившегося в его голове (и его же загородном доме!). В главной роли аж сам Уилл Феррелл.
П.С. Не показывайте сериал родным, а то они получат еще один повод отговаривать вас от похода к психологу: мол, ты что, хочешь чтобы и тебе вот так мозги задурили?!))
#кино
П.С. Не показывайте сериал родным, а то они получат еще один повод отговаривать вас от похода к психологу: мол, ты что, хочешь чтобы и тебе вот так мозги задурили?!))
#кино
🔥12😱5
Мы с Диего сидим на кровати и едим сырки из русского магазина, запивая их горьковатым мате. Диего – настоящий аргентинец, а его прапрадедушка – или прадедушка, я не расслышал, честно говоря, – был настоящим испанцем. Обычным таким испанским крестьянином, который не умел ни читать, ни писать, но зато имел кур, коров и был очень смелым.
- И вот он решил переехать в США, – говорит Диего. – Скопил денег, но так как разобраться в порту, что было написано на билетах, он не смог, то оказался в итоге не в США, а в Колумбии, – Диего смеется. – Представляешь, как он удивился?
- Представляю, – с искренним сочувствием говорю я.
В корнях у Диего кого только нет. Евреи, испанцы, итальянцы, африканцы, местные народы. Обо всем этом он мне рассказывает что-то красочное – одно время ему было важно понять, что там у него намешано в крови, как-то разобраться в своей идентичности. В ответ я честно признался, что не очень понимаю смысла этих поисков, но что в любом случае рад за него, рад, что это ему так помогло.
- Ну, хорошо, а вот твои предки откуда, кто они?
Вопрос логичный, и все равно неожиданный, потому что история государства у России длинная, а история семьи – короткая. Кто там откуда пришел, зачем, почему, для чего вообще все это было нужно посреди холодных просторов – бог его знает.
- Так, дай подумать, – все-таки делаю попытку я. – Ну, мои бабушка с дедушкой по папиной линии были из подмосковной деревни. А по маминой линии… – вижу, Диего смотрит на меня с некоторой надеждой, рассчитывая на внезапный поворот сюжета. – А по маминой линии из сибирской деревни.
- Значит, ты стопроцентный русский? – спрашивает он.
Я сижу в некотором замешательстве, задумавшись на секунду и тут же отмахнувшись от желания порассуждать, так кто же такие – эти загадочные настоящие русские.
- Мне всегда казалось, что у меня есть какие-то цыганские корни, - наконец, говорю я.
- Цыгане… – протягивает Диего, – о них пела Леди Гага.
- Точно, – соглашаюсь я. – Именно о них она и пела. Правда, боюсь, мои цыгане были не такими веселыми, как у нее.
- Но зато посмотри, какая у тебя белая кожа! – вдруг восклицает Диего и подставляет к моей руке свою – явно в попытке сказать мне все-таки что-то ободряющее.
- Невероятно, – соглашаюсь я.
В общем, Диего пришлось вернуться к своей истории и идентичности. Он говорит, что где-то в доме у его матери можно даже найти фотографию того самого прапрадедушки: стоит такой уставший человек в пиджаке и жилетке, облокотившись на стену, смотрит прямо в кадр. То есть прямо на тебя смотрит, буквально через сто с лишним лет, и не моргает.
Идя тем же вечером домой, разглядывая неоновые вывески Буэнос-Айреса – вот аптека, киоск, круглосуточный китайский магазин – я вспоминал, что одно из последних мест, которые я навестил перед отъездом, была как раз деревня, где родился папа, где мы с братом проводили каждое лето, когда были детьми. Там уже многое было совсем по-другому: эстакада отрезала от деревни кусок, многие деревянные дома превратились в кирпичные, хотя, конечно, не все. Я даже увидел дерево у колодца, которое на удивление по-прежнему стояло и было по-прежнему высоким.
Если выйти из деревни и пройти через широкое поле – сиреневые цветы, трава и песчаная дорога – можно оказаться на дачах еще советских времен: такое вот путешествие во времени. Участки маленькие, знаменитые шесть соток, очень ухоженные. Вот Земляничная улица, Клубничная, за поворотом магазин с мороженым, дальше – пруд. Я все это помнил (и помню) именно так, но обычно я приезжал туда летом, а в последний раз уже стояла осень. Людей на улицах не было, дачи казались вымершими. Несколько раз я наталкивался на собак – то ли сбежавших погулять, то ли бродячих. Они скалились, лаяли вслед. Одна из них кружила вокруг меня все время, пока я шел через лес к остановке.
Было холодно.
#аргентина
- И вот он решил переехать в США, – говорит Диего. – Скопил денег, но так как разобраться в порту, что было написано на билетах, он не смог, то оказался в итоге не в США, а в Колумбии, – Диего смеется. – Представляешь, как он удивился?
- Представляю, – с искренним сочувствием говорю я.
В корнях у Диего кого только нет. Евреи, испанцы, итальянцы, африканцы, местные народы. Обо всем этом он мне рассказывает что-то красочное – одно время ему было важно понять, что там у него намешано в крови, как-то разобраться в своей идентичности. В ответ я честно признался, что не очень понимаю смысла этих поисков, но что в любом случае рад за него, рад, что это ему так помогло.
- Ну, хорошо, а вот твои предки откуда, кто они?
Вопрос логичный, и все равно неожиданный, потому что история государства у России длинная, а история семьи – короткая. Кто там откуда пришел, зачем, почему, для чего вообще все это было нужно посреди холодных просторов – бог его знает.
- Так, дай подумать, – все-таки делаю попытку я. – Ну, мои бабушка с дедушкой по папиной линии были из подмосковной деревни. А по маминой линии… – вижу, Диего смотрит на меня с некоторой надеждой, рассчитывая на внезапный поворот сюжета. – А по маминой линии из сибирской деревни.
- Значит, ты стопроцентный русский? – спрашивает он.
Я сижу в некотором замешательстве, задумавшись на секунду и тут же отмахнувшись от желания порассуждать, так кто же такие – эти загадочные настоящие русские.
- Мне всегда казалось, что у меня есть какие-то цыганские корни, - наконец, говорю я.
- Цыгане… – протягивает Диего, – о них пела Леди Гага.
- Точно, – соглашаюсь я. – Именно о них она и пела. Правда, боюсь, мои цыгане были не такими веселыми, как у нее.
- Но зато посмотри, какая у тебя белая кожа! – вдруг восклицает Диего и подставляет к моей руке свою – явно в попытке сказать мне все-таки что-то ободряющее.
- Невероятно, – соглашаюсь я.
В общем, Диего пришлось вернуться к своей истории и идентичности. Он говорит, что где-то в доме у его матери можно даже найти фотографию того самого прапрадедушки: стоит такой уставший человек в пиджаке и жилетке, облокотившись на стену, смотрит прямо в кадр. То есть прямо на тебя смотрит, буквально через сто с лишним лет, и не моргает.
Идя тем же вечером домой, разглядывая неоновые вывески Буэнос-Айреса – вот аптека, киоск, круглосуточный китайский магазин – я вспоминал, что одно из последних мест, которые я навестил перед отъездом, была как раз деревня, где родился папа, где мы с братом проводили каждое лето, когда были детьми. Там уже многое было совсем по-другому: эстакада отрезала от деревни кусок, многие деревянные дома превратились в кирпичные, хотя, конечно, не все. Я даже увидел дерево у колодца, которое на удивление по-прежнему стояло и было по-прежнему высоким.
Если выйти из деревни и пройти через широкое поле – сиреневые цветы, трава и песчаная дорога – можно оказаться на дачах еще советских времен: такое вот путешествие во времени. Участки маленькие, знаменитые шесть соток, очень ухоженные. Вот Земляничная улица, Клубничная, за поворотом магазин с мороженым, дальше – пруд. Я все это помнил (и помню) именно так, но обычно я приезжал туда летом, а в последний раз уже стояла осень. Людей на улицах не было, дачи казались вымершими. Несколько раз я наталкивался на собак – то ли сбежавших погулять, то ли бродячих. Они скалились, лаяли вслед. Одна из них кружила вокруг меня все время, пока я шел через лес к остановке.
Было холодно.
#аргентина
❤45💔23👍4
Недавно у меня появился психолог. Аргентинский. А значит, это сразу две хорошие новости. Во-первых, жить мне должно стать легче (и веселей). Во-вторых, моего испанского хватает для жалоб на все вокруг и самого себя в том числе. На самом деле, есть еще третья хорошая новость. Все это входит в страховку.
Пабло – типичный психолог из фильмов. Ему около 50, у него бородка, очки в круглой оправе и комплект цветочных рубашек. Еще у него всегда что-то случается. Монтеры не приходят в назначенное время починить дома плиту. У него болеют родственники и надо их навещать. На приеме у него не включается компьютер. Страховая не переводит деньги за пациентов. В общем, проблем много, а он один. Я ему сочувствую, хоть за его жалобы мне никто и не собирается платить.
- Вот что вам в последний раз доставляло удовольствие, Серхио, – спрашивает Пабло.
- Ну, вчера я купил две пасты по акции, а третью мне дали в подарок, – отвечаю я. – Вы не представляете, как я обрадовался, доктор.
Пабло с сомнением молчит.
- Ну а мне удовольствие доставляет чтение, – говорит он. – Вот вы любите читать, Серхио?
- Люблю. – отвечаю я. – Иногда я даже что-то пишу о книжках.
- Очень хорошо, Серхио, очень хорошо. Книги помогут нам лучше понять друг друга, помогут мне лучше вас узнать, – Пабло без тени иронии смотрит на меня в упор, поверх очков. – Чехов. Достоевский. Толстой, – он как бы припечатывает меня фамилиями к стулу. – Великая. Русская. Литература, – говорит он, совершая контрольный выстрел.
- Великая, – вялым эхом поддакиваю я.
Встречи наши длятся всего 25 минут. Да и в страховку входит что-то вроде 15 таких визитов. Потому что хорошего понемногу и от страховых многого не жди – старые прописные истины.
- Поэтому нам с вами надо быть очень эффективными, Серхио, – в другой раз говорит мне Пабло.
- Эффективными бы очень хотелось быть, кончено, – я снова работаю эхом.
- И еще быстрыми, – добавляет он, перебирая бумажки.
- Ну это вообще за гранью моего воображения, доктор.
Нет, серьезно, удивительным образом эти визиты мне даже помогают. Советы, которые он мне дает, я уже слышал, но как будто мне надо было услышать их снова – на другом языке, от человека в очках с круглой оправой и в цветочной рубашке – чтобы еще раз постараться принять их всерьез. Часто думаю об этом, пока еду из дома в те неведомые дали, где находится госпиталь и работает Пабло, за несметные тысячи песо. Жаль, кстати, что страховая не оплачивает мне и дорогу, хотя ведь могла бы.
- Меня беспокоят ваши ответы в анкете, – Пабло снова смотрит на меня поверх очков.
- Меня тоже, доктор, честное слово, – искренне отвечаю я, надеясь все же избежать разговора о великой русской литературе.
- Но что вас тревожит сильнее всего? – спрашивает он.
- Даже не знаю, – говорю я и задумываюсь на секунду. – Меня беспокоит будущее, – начинаю я. – И прошлое. Еще меня немного беспокоит настоящее, но это ерунда. Настоящее меня тревожит меньше всего.
- Понимаю, – кивает Пабло. – Вас, наверное, беспокоит нестабильность. И воспоминания о детстве не дают покоя. И туманность будущего… Несправедливость жизни. Жизнь, знаете, вообще часто несправедлива. В сущности, она всегда несправедлива. Не так ли, Серхио? Об этом ведь вся русская литература, да?
- Да, вся русская литература, доктор, вся русская литература именно об этом, – я снова перехожу в режим эха.
- Но, к счастью, я опытный психолог, и ваш случай не такой уж сложный, Серхио. Мы все поправим, – смеется Пабло. – Ну, то есть, не саму жизнь, конечно. Она так и останется несправедливой. Но, по крайней мере, ваше восприятие этой жизни.
- Спасибо, доктор, вы такой замечательный, – говорю я, помня, что самое главное правило здесь – хвалить людей за все, и чем чаще, тем лучше. – До встречи, Пабло, я вам напишу.
- Буду ждать, Серхио, не пропадайте. Вы прекрасный пациент.
Лучший комплимент, что я слышал за всю мою жизнь, честное слово.
#аргентина
Пабло – типичный психолог из фильмов. Ему около 50, у него бородка, очки в круглой оправе и комплект цветочных рубашек. Еще у него всегда что-то случается. Монтеры не приходят в назначенное время починить дома плиту. У него болеют родственники и надо их навещать. На приеме у него не включается компьютер. Страховая не переводит деньги за пациентов. В общем, проблем много, а он один. Я ему сочувствую, хоть за его жалобы мне никто и не собирается платить.
- Вот что вам в последний раз доставляло удовольствие, Серхио, – спрашивает Пабло.
- Ну, вчера я купил две пасты по акции, а третью мне дали в подарок, – отвечаю я. – Вы не представляете, как я обрадовался, доктор.
Пабло с сомнением молчит.
- Ну а мне удовольствие доставляет чтение, – говорит он. – Вот вы любите читать, Серхио?
- Люблю. – отвечаю я. – Иногда я даже что-то пишу о книжках.
- Очень хорошо, Серхио, очень хорошо. Книги помогут нам лучше понять друг друга, помогут мне лучше вас узнать, – Пабло без тени иронии смотрит на меня в упор, поверх очков. – Чехов. Достоевский. Толстой, – он как бы припечатывает меня фамилиями к стулу. – Великая. Русская. Литература, – говорит он, совершая контрольный выстрел.
- Великая, – вялым эхом поддакиваю я.
Встречи наши длятся всего 25 минут. Да и в страховку входит что-то вроде 15 таких визитов. Потому что хорошего понемногу и от страховых многого не жди – старые прописные истины.
- Поэтому нам с вами надо быть очень эффективными, Серхио, – в другой раз говорит мне Пабло.
- Эффективными бы очень хотелось быть, кончено, – я снова работаю эхом.
- И еще быстрыми, – добавляет он, перебирая бумажки.
- Ну это вообще за гранью моего воображения, доктор.
Нет, серьезно, удивительным образом эти визиты мне даже помогают. Советы, которые он мне дает, я уже слышал, но как будто мне надо было услышать их снова – на другом языке, от человека в очках с круглой оправой и в цветочной рубашке – чтобы еще раз постараться принять их всерьез. Часто думаю об этом, пока еду из дома в те неведомые дали, где находится госпиталь и работает Пабло, за несметные тысячи песо. Жаль, кстати, что страховая не оплачивает мне и дорогу, хотя ведь могла бы.
- Меня беспокоят ваши ответы в анкете, – Пабло снова смотрит на меня поверх очков.
- Меня тоже, доктор, честное слово, – искренне отвечаю я, надеясь все же избежать разговора о великой русской литературе.
- Но что вас тревожит сильнее всего? – спрашивает он.
- Даже не знаю, – говорю я и задумываюсь на секунду. – Меня беспокоит будущее, – начинаю я. – И прошлое. Еще меня немного беспокоит настоящее, но это ерунда. Настоящее меня тревожит меньше всего.
- Понимаю, – кивает Пабло. – Вас, наверное, беспокоит нестабильность. И воспоминания о детстве не дают покоя. И туманность будущего… Несправедливость жизни. Жизнь, знаете, вообще часто несправедлива. В сущности, она всегда несправедлива. Не так ли, Серхио? Об этом ведь вся русская литература, да?
- Да, вся русская литература, доктор, вся русская литература именно об этом, – я снова перехожу в режим эха.
- Но, к счастью, я опытный психолог, и ваш случай не такой уж сложный, Серхио. Мы все поправим, – смеется Пабло. – Ну, то есть, не саму жизнь, конечно. Она так и останется несправедливой. Но, по крайней мере, ваше восприятие этой жизни.
- Спасибо, доктор, вы такой замечательный, – говорю я, помня, что самое главное правило здесь – хвалить людей за все, и чем чаще, тем лучше. – До встречи, Пабло, я вам напишу.
- Буду ждать, Серхио, не пропадайте. Вы прекрасный пациент.
Лучший комплимент, что я слышал за всю мою жизнь, честное слово.
#аргентина
😁56❤36👍6🔥6
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Так что верните мне деньги за эту книжку и дайте что-то другое – где никакая мертвая стерва не называет тебя «читателем».
Все же каждый раз этот скетч про книжный магазин из «Фрая и Лори» такой же смешной, как в первый.
Все же каждый раз этот скетч про книжный магазин из «Фрая и Лори» такой же смешной, как в первый.
😁37❤6
В 350 километрах на юг от Буэнос-Айреса находится городок Тандиль. Он был основан 200 лет назад, в нем живет 150 000 человек, и мы внезапно встречаем здесь Новый год. (На самом деле не внезапно, так было запланировано, но все равно – как это странно встречать Новый год здесь, с оливье без огурцов, но с яблоками, в жаре - такой сценарий моя жизнь вряд ли могла предположить еще три года назад).
Здесь есть исторический центр с музеями, есть хорошие рестораны, есть стильные кофейни. Все, конечно, дорого, но сейчас в Аргентине все везде дорого. Хотя овощная смесь из горошка с кукурузой за 10 долларов – которая в России стоит сколько, 200 рублей? – все равно впечатляет.
Вокруг Тандиля – горы. Скалы усыпаны желтыми цветами. Местами совершенно фантастические пейзажи, которые понравились бы Паоло Соррентино. На одной из гор стоит гигантский крест с Иисусом Христом.
Городок чем-то похож на ракушку: в самом центре исторические дома, главный собор, ратуша, затем – современные многоэтажки. Ну а за ними идет «частный сектор», как мы бы это назвали. Он весь утопает в цветах – честно говоря, я даже не думал, что кусты могут быть настолько усыпаны цветами. Ветки буквально гнутся под их тяжестью, и это не метафора. Каждый дом отличается от другого, и все – красивые. Я даже не поленился, посмотрел сколько стоит такой маленький домик с крохотным участком в этих краях. Что сказать – будь у меня лишние 350 000 долларов, я бы здесь смог что-то купить из самого недорого.
- Откуда у аргентинцев столько денег? – пишу я Диего.
- Это очень старые деньги, Серхио, и таких семей здесь полным-полно.
- Что ж, мы рады за них, но не от всего сердца, - отвечаю ему я.
Когда гуляешь по этим улицам с апельсиновыми деревьями – не только по окраине города, но и по центру, по району мгоноэтажек – нельзя не думать о том, как бы сложилась твоя жизнь, если бы ты родился здесь, а не там, где родился. Плюс-минус в похожем социальном слое, речь не идет о богатствах, дело не в этом. Как бы оно все было? Как бы я ходил по ровно тем же улицам, по которым хожу сейчас, но смотрел бы на них через призму детства? Тут я покупал сдобные медиалуны, когда был маленьким, а вот за той квадрой – стоматолог, которого я до жути боялся и к которому ходил с мамой.
Конечно, я был бы совсем другим человеком.
Конечно, я был бы все тем же самым.
#аргентина
Здесь есть исторический центр с музеями, есть хорошие рестораны, есть стильные кофейни. Все, конечно, дорого, но сейчас в Аргентине все везде дорого. Хотя овощная смесь из горошка с кукурузой за 10 долларов – которая в России стоит сколько, 200 рублей? – все равно впечатляет.
Вокруг Тандиля – горы. Скалы усыпаны желтыми цветами. Местами совершенно фантастические пейзажи, которые понравились бы Паоло Соррентино. На одной из гор стоит гигантский крест с Иисусом Христом.
Городок чем-то похож на ракушку: в самом центре исторические дома, главный собор, ратуша, затем – современные многоэтажки. Ну а за ними идет «частный сектор», как мы бы это назвали. Он весь утопает в цветах – честно говоря, я даже не думал, что кусты могут быть настолько усыпаны цветами. Ветки буквально гнутся под их тяжестью, и это не метафора. Каждый дом отличается от другого, и все – красивые. Я даже не поленился, посмотрел сколько стоит такой маленький домик с крохотным участком в этих краях. Что сказать – будь у меня лишние 350 000 долларов, я бы здесь смог что-то купить из самого недорого.
- Откуда у аргентинцев столько денег? – пишу я Диего.
- Это очень старые деньги, Серхио, и таких семей здесь полным-полно.
- Что ж, мы рады за них, но не от всего сердца, - отвечаю ему я.
Когда гуляешь по этим улицам с апельсиновыми деревьями – не только по окраине города, но и по центру, по району мгоноэтажек – нельзя не думать о том, как бы сложилась твоя жизнь, если бы ты родился здесь, а не там, где родился. Плюс-минус в похожем социальном слое, речь не идет о богатствах, дело не в этом. Как бы оно все было? Как бы я ходил по ровно тем же улицам, по которым хожу сейчас, но смотрел бы на них через призму детства? Тут я покупал сдобные медиалуны, когда был маленьким, а вот за той квадрой – стоматолог, которого я до жути боялся и к которому ходил с мамой.
Конечно, я был бы совсем другим человеком.
Конечно, я был бы все тем же самым.
#аргентина
❤58👍2
Существует не так много книг, в которых главный герой был бы уж совсем неприятным типом. Прямо отталкивающим. Я не говорю, что их нет, но все же их меньшинство. Недавно пытался вспомнить парочку, не смог, зато вспомнил про давно отложенный, но так и непрочитанный роман «Мой год отдыха и релакса» Отессы Мошфег – и быстро его прочитал. И, слава богу, нашел неприятного главного героя. Вернее, героиню, конечно.
Роман Мофшег, которая с другой своей книжкой как-то попала в шорт-лист Букера, лет 5 назад много обсуждали, особенно на западе. И до сих пор в студенческих газетах или на сайтах с рецензиями нет-нет да и напишут что-то про «Мой год». Довольно длинная жизнь для романа по нашим-то стремительным временам.
Книжка была опубликована в 2018-м и ее, я уверен, читали и Салли Руни, и Мелисса Бродер, и Кристен Рупеньян, и много кто еще из тех, без кого разговаривать об образе современной героини в литературе, конечно, можно, но сложно. Одна из примечательных особенностей такой прозы заключается в том, что прочтение романа о запутанности нашей жизни не приводит ни к тому, что ты приближаешься к выпутыванию из нее, ни к тому, что ты еще больше в ней запутываешься. Ты просто как бы лишний (или не лишний) раз констатируешь: вот это, блин, да – сложная какая штука эта ваша жизнь.
В разных рецензиях в адрес Мофшег сказано много хороших слов – кто-то, например, усмотрел в романе феминизм. В России, кстати, книгу рекламировали как «Обломова» нового поколения, с антидепрессантами, психоаналитиками и токсичными отношениями. Что ж, в принципе, феминизм можно увидеть и в том, что лежать на диване теперь имеет право не только мужчина, но и женщина, и быть при этом вполне себе символом времени. Справедливо.
Героиня романа – благополучно устроенная девушка. (Снова во мне говорит классовое чувство, простите). Она может не работать и не то что не умирать с голода, но даже покупать себе красивую одежду и заказывать доставку из ресторанов. Это с одной стороны. С другой, у нее не так давно умерли родители. С третьей стороны, родителей этих она не любила и эта нелюбовь была абсолютно взаимной, так что горевать особенно не о чем – ну, разве что об изначальном отсутствии нормальной семьи. (Сочувствуем).
Собственно, об этом она и горюет: она находит себе безумную психотерапевтку, которая выписывает ей винегрет из таблеток, и этот винегрет нужен героине для того, чтобы засыпать в любой момент времени и выпадать из реальности на долгий срок (и тут же выпил, как говорится). В идеале, она планирует провести в забытьи целый год, а потом, точно гусеница, выкарабкаться из своего сонного кокона уже самой настоящей бабочкой – и полететь куда глаза глядят.
Пожалуй, единственный человек, который ее периодически выдергивает из сонного паралича, это ее подруга, Рива. Девушка из небогатой семьи, несуразная, в отличие от нашей Спящей красавицы (кстати, так называется одна из рецензий на книгу), она докучает своей дружбой героине, точно назойливая муха. Рассказывает ей о том, что не может похудеть, что аффирмации из глянца ей не помогают, что любовник ее бросает, что у ее мамы рак и та умирает. Короче говоря, жалкое зрелище, и героиня так и смотрит на свою подругу – свысока. Даже на похоронах той самой матери она описывает бедную квартиру Ривы, скудный гардероб, эти дешевые банальные всхлипы.
Трудно сказать, задумывалось ли так изначально (в интервью писательницы ответа я не нашел), но именно Рива придает книге если не какой-то смысл, то хотя бы интерес. Динамика отношений между подругой и главной героиней сильнее высвечивают печальную бессмысленность жизни второй (и это достойно искреннего сожаления). Такую звенящую пустоту редко где встретишь – ну, разве что герой Марка Эдельштейна из фильма Шона Бейкера (или сам этот фильм, или сама эта Анора) может с ней потягаться. Ну, или аргентинская пампа, наконец: ни лесочка не встретишь на километрах пути, ни цветочка, только равнина, равнина, степь да степь, и коровы пасутся.
#книги
Роман Мофшег, которая с другой своей книжкой как-то попала в шорт-лист Букера, лет 5 назад много обсуждали, особенно на западе. И до сих пор в студенческих газетах или на сайтах с рецензиями нет-нет да и напишут что-то про «Мой год». Довольно длинная жизнь для романа по нашим-то стремительным временам.
Книжка была опубликована в 2018-м и ее, я уверен, читали и Салли Руни, и Мелисса Бродер, и Кристен Рупеньян, и много кто еще из тех, без кого разговаривать об образе современной героини в литературе, конечно, можно, но сложно. Одна из примечательных особенностей такой прозы заключается в том, что прочтение романа о запутанности нашей жизни не приводит ни к тому, что ты приближаешься к выпутыванию из нее, ни к тому, что ты еще больше в ней запутываешься. Ты просто как бы лишний (или не лишний) раз констатируешь: вот это, блин, да – сложная какая штука эта ваша жизнь.
В разных рецензиях в адрес Мофшег сказано много хороших слов – кто-то, например, усмотрел в романе феминизм. В России, кстати, книгу рекламировали как «Обломова» нового поколения, с антидепрессантами, психоаналитиками и токсичными отношениями. Что ж, в принципе, феминизм можно увидеть и в том, что лежать на диване теперь имеет право не только мужчина, но и женщина, и быть при этом вполне себе символом времени. Справедливо.
Героиня романа – благополучно устроенная девушка. (Снова во мне говорит классовое чувство, простите). Она может не работать и не то что не умирать с голода, но даже покупать себе красивую одежду и заказывать доставку из ресторанов. Это с одной стороны. С другой, у нее не так давно умерли родители. С третьей стороны, родителей этих она не любила и эта нелюбовь была абсолютно взаимной, так что горевать особенно не о чем – ну, разве что об изначальном отсутствии нормальной семьи. (Сочувствуем).
Собственно, об этом она и горюет: она находит себе безумную психотерапевтку, которая выписывает ей винегрет из таблеток, и этот винегрет нужен героине для того, чтобы засыпать в любой момент времени и выпадать из реальности на долгий срок (и тут же выпил, как говорится). В идеале, она планирует провести в забытьи целый год, а потом, точно гусеница, выкарабкаться из своего сонного кокона уже самой настоящей бабочкой – и полететь куда глаза глядят.
Пожалуй, единственный человек, который ее периодически выдергивает из сонного паралича, это ее подруга, Рива. Девушка из небогатой семьи, несуразная, в отличие от нашей Спящей красавицы (кстати, так называется одна из рецензий на книгу), она докучает своей дружбой героине, точно назойливая муха. Рассказывает ей о том, что не может похудеть, что аффирмации из глянца ей не помогают, что любовник ее бросает, что у ее мамы рак и та умирает. Короче говоря, жалкое зрелище, и героиня так и смотрит на свою подругу – свысока. Даже на похоронах той самой матери она описывает бедную квартиру Ривы, скудный гардероб, эти дешевые банальные всхлипы.
Трудно сказать, задумывалось ли так изначально (в интервью писательницы ответа я не нашел), но именно Рива придает книге если не какой-то смысл, то хотя бы интерес. Динамика отношений между подругой и главной героиней сильнее высвечивают печальную бессмысленность жизни второй (и это достойно искреннего сожаления). Такую звенящую пустоту редко где встретишь – ну, разве что герой Марка Эдельштейна из фильма Шона Бейкера (или сам этот фильм, или сама эта Анора) может с ней потягаться. Ну, или аргентинская пампа, наконец: ни лесочка не встретишь на километрах пути, ни цветочка, только равнина, равнина, степь да степь, и коровы пасутся.
#книги
❤17👍3
Впрочем, написана книжка хорошо. Есть очень смешные моменты – ну а психтерапевтка героини вообще украла мое сердце. Если бы за третьестепенных персонажей в романе можно было бы давать «Золотой глобус», я бы его отдал именно ей.
— Самая большая угроза для мозга в наши дни — все эти микроволновые печи, — объяснила мне в тот вечер по телефону доктор Таттл. — Микроволны, радиоволны. Еще вышки сотовой связи, пронизывающие нас неизвестно какими частотами. Впрочем, это не моя область знаний. Я лечу психические заболевания. Вы работаете в полиции? — поинтересовалась она.
— Нет, я работаю у арт-дилера в Челси, в одной галерее.
— Вы из ФБР?
— Нет.
— Из ЦРУ?
— Нет, а что?
— Я просто обязана задать эти вопросы. Вы из наркоконтроля? Из Управления по контролю за продуктами и лекарствами? Из Бюро страховых преступлений? Из Национальной организации по борьбе с мошенничеством в сфере здравоохранения? Вы частный детектив, нанятый частным лицом или властью? Вы работаете на медицинскую страховую компанию? Вы наркодилер? Наркозависимая? Вы врач? Вы студентка медицинского колледжа? Хотите достать таблетки и накормить ими агрессивного бойфренда или босса? Вы из НАСА?
— По-моему, у меня бессонница. Вот моя основная проблема.
— И к тому же у тебя зависимость от кофеина? Я угадала?
— Не знаю.
— Вот и продолжай пить кофе. Так будет лучше всего. Если ты сейчас бросишь, то просто слетишь с катушек. У людей с настоящим расстройством сна бывают галлюцинации, они теряют представление о времени, и обычно у них плохая память. Это сильно портит им жизнь. У тебя похожая картина?
— Иногда я чувствую себя мертвой, — сказала я ей, — и ненавижу весь мир. Это идет в зачет?
— Самая большая угроза для мозга в наши дни — все эти микроволновые печи, — объяснила мне в тот вечер по телефону доктор Таттл. — Микроволны, радиоволны. Еще вышки сотовой связи, пронизывающие нас неизвестно какими частотами. Впрочем, это не моя область знаний. Я лечу психические заболевания. Вы работаете в полиции? — поинтересовалась она.
— Нет, я работаю у арт-дилера в Челси, в одной галерее.
— Вы из ФБР?
— Нет.
— Из ЦРУ?
— Нет, а что?
— Я просто обязана задать эти вопросы. Вы из наркоконтроля? Из Управления по контролю за продуктами и лекарствами? Из Бюро страховых преступлений? Из Национальной организации по борьбе с мошенничеством в сфере здравоохранения? Вы частный детектив, нанятый частным лицом или властью? Вы работаете на медицинскую страховую компанию? Вы наркодилер? Наркозависимая? Вы врач? Вы студентка медицинского колледжа? Хотите достать таблетки и накормить ими агрессивного бойфренда или босса? Вы из НАСА?
— По-моему, у меня бессонница. Вот моя основная проблема.
— И к тому же у тебя зависимость от кофеина? Я угадала?
— Не знаю.
— Вот и продолжай пить кофе. Так будет лучше всего. Если ты сейчас бросишь, то просто слетишь с катушек. У людей с настоящим расстройством сна бывают галлюцинации, они теряют представление о времени, и обычно у них плохая память. Это сильно портит им жизнь. У тебя похожая картина?
— Иногда я чувствую себя мертвой, — сказала я ей, — и ненавижу весь мир. Это идет в зачет?
🔥14😢2
С Самантой Швеблин – пожалуй, самой признанной в мире современной аргентинской писательницей – у меня долгое время не складывалось. Сперва я попробовал прочитать ее «Кентуки» – роман о странных гаджетах, таких симпатичных игрушках, которые повсюду завоевали популярность. Фишка этих игрушек была в том, что каждой из них управлял какой-то человек, которого владелец игрушки совсем не знал – и жить этот человек мог вообще в другой стране и не говорить на твоем языке. Собственно, на этом оригинальном заходе все интересное в книге заканчивалось – «Кентуки» стал одним из тех редчайших текстов, который я бросил, хотя я этого почти никогда не делаю.
Затем было несколько ее текстов, прочитанных мной уже на испанском. В одном из них, «В степи», рассказывается о паре, которая никак не могла забеременеть, и поэтому муж с женой выслеживали по ночам странных то ли детей, то ли зверей, в дикой природе, и пытались их похитить. У их новых знакомых была та же проблема, но они оказались удачливее в своей «охоте», правда, заарканили они в итоге «не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку».
Саманта Швеблин родилась в 1978 году в очень хорошей аргентинской семье, она получила прекрасное образование, а уже позже как писательница была отмечена разными литературными премиями. Швеблин давно не живет в Аргентине – она переехала в Германию. Впрочем, писательница периодически возвращается на родину и проводит «мастерские» – ей можно отправить заявку, и если она тебя выберет, то ты с ней и еще парочкой счастливчиков проведешь несколько дней в уединенном доме на лоне аргентинской природы.
Стиль письма Швеблин долгое время для меня сводился к тому, что она изобретает какую-то интересную идею – вот, например, что детей в случае чего можно ловить в степи – и, в принципе, на хождении вокруг этой идеи писательница и строит потом текст. Добавить к этому можно разве лишь то, что она очень осторожно пользуется языком – что называется, она большая минималистка.
Самый знаменитый роман Швеблин – «Дистанция спасения». Последнее время мне то и дело попадалось это название на глаза. Среди прочего, про него мне говорила преподавательница испанского, писавшая по нему диссертацию, о нем нет-нет да и вспомнит Сережа Лебеденко у себя в канале. В общем, крехтя сердцем, я решил его прочитать – и вообще ни разу не пожалел.
Роман строится вокруг Аманды, молодой матери, которая приехала отдохнуть в деревушку вместе со своей маленькой дочерью. В деревушке этой происходит что-то неладное, и еще что-то неладное происходит с новой подругой главной героини, Карлой, и ее сыном, Давидом. Что-то неладное примерно сразу начинает происходить и с Амандой – она почему-то слышит голос Давида у себя в голове, и, собственно, через диалог героини с ним мы и узнаем о происходящих вокруг событиях.
Этот небольшой текст, который можно отнести и к драме, и к хоррору (нескольких видов сразу), я могу посоветовать прочитать примерно всем – с одной стороны, даже если вам не понравится, то времени много не потеряете. С другой, мне трудно себе представить читателя, который остался бы совсем равнодушным к этому роману. Текст настолько плотный, что от него трудно оторваться. Швеблин виртуозно играет с читательскими ожиданиями, постоянно сбивая с толку разными версиями происходящего, более того, разными голосами, которые об этом происходящем говорят. Поэтому, кстати, «Дистанцию спасения» можно смело рекомендовать всем, кто сам пишет тексты – при всей трагичности истории, книга удивительно вдохновляющая: Швеблин показывает, что из ничего, буквально из палок и грязи, можно построить целый дом, целое произведение.
#книги
Затем было несколько ее текстов, прочитанных мной уже на испанском. В одном из них, «В степи», рассказывается о паре, которая никак не могла забеременеть, и поэтому муж с женой выслеживали по ночам странных то ли детей, то ли зверей, в дикой природе, и пытались их похитить. У их новых знакомых была та же проблема, но они оказались удачливее в своей «охоте», правда, заарканили они в итоге «не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку».
Саманта Швеблин родилась в 1978 году в очень хорошей аргентинской семье, она получила прекрасное образование, а уже позже как писательница была отмечена разными литературными премиями. Швеблин давно не живет в Аргентине – она переехала в Германию. Впрочем, писательница периодически возвращается на родину и проводит «мастерские» – ей можно отправить заявку, и если она тебя выберет, то ты с ней и еще парочкой счастливчиков проведешь несколько дней в уединенном доме на лоне аргентинской природы.
Стиль письма Швеблин долгое время для меня сводился к тому, что она изобретает какую-то интересную идею – вот, например, что детей в случае чего можно ловить в степи – и, в принципе, на хождении вокруг этой идеи писательница и строит потом текст. Добавить к этому можно разве лишь то, что она очень осторожно пользуется языком – что называется, она большая минималистка.
Самый знаменитый роман Швеблин – «Дистанция спасения». Последнее время мне то и дело попадалось это название на глаза. Среди прочего, про него мне говорила преподавательница испанского, писавшая по нему диссертацию, о нем нет-нет да и вспомнит Сережа Лебеденко у себя в канале. В общем, крехтя сердцем, я решил его прочитать – и вообще ни разу не пожалел.
Роман строится вокруг Аманды, молодой матери, которая приехала отдохнуть в деревушку вместе со своей маленькой дочерью. В деревушке этой происходит что-то неладное, и еще что-то неладное происходит с новой подругой главной героини, Карлой, и ее сыном, Давидом. Что-то неладное примерно сразу начинает происходить и с Амандой – она почему-то слышит голос Давида у себя в голове, и, собственно, через диалог героини с ним мы и узнаем о происходящих вокруг событиях.
Этот небольшой текст, который можно отнести и к драме, и к хоррору (нескольких видов сразу), я могу посоветовать прочитать примерно всем – с одной стороны, даже если вам не понравится, то времени много не потеряете. С другой, мне трудно себе представить читателя, который остался бы совсем равнодушным к этому роману. Текст настолько плотный, что от него трудно оторваться. Швеблин виртуозно играет с читательскими ожиданиями, постоянно сбивая с толку разными версиями происходящего, более того, разными голосами, которые об этом происходящем говорят. Поэтому, кстати, «Дистанцию спасения» можно смело рекомендовать всем, кто сам пишет тексты – при всей трагичности истории, книга удивительно вдохновляющая: Швеблин показывает, что из ничего, буквально из палок и грязи, можно построить целый дом, целое произведение.
#книги
❤21👍2