В рамках марафона «отключи мозги» прочла семейный психотриллер с элементами детектива «Тёмные дороги» Тоуни О’Делл. Парень по имени Харли на пороге двадцатилетия вкалывает на двух работах, чтобы содержать трех сестер (16, 12, 6), которые повисли на его шее после того, как мамка застрелила папку. С тех пор прошло два года, но, удивительное дело, никто так и не понял, за что это она так поступила с папкой? И никто не удосужился просто спросить, по дефолту списав всё на папкину привычку бить своих детей. И вот без пяти минут двадцатилетний Харли, в перерывах между работами, истериками старшей сестры и депривацией сна случайно заводит адюльтер с замужней соседкой. А потом примерно так же случайно понимает, что можно же, наконец, навестить мать в тюрьме и тупо спросить у нее «Почему?». И выясняется много всякого интересного.
Пока читала, думала «не может быть, чтобы этот роман не экранизировали». Проверила - а и правда, экранизировали. Актер Алекс Петтифер решил одним выстрелом ребутнуть свою карьеру и заделаться режиссером. Вышло чудовищно.

28-летний Петиффер изображает 19-летнего девственника, замученного сёстрами. Ага.

Трейлер второго сезона "Американских богов". Есть ровно одна хорошая новость - Брайан Фуллер отправился нахуй с пляжа, прихватив, я надеюсь, чемоданчик со своими однотипными приёмчиками с собой. Соответственно, существует возможность, что в какой-то момент это превратится в нормальный сериал. https://www.youtube.com/watch?v=b3klnW1VjKI&feature=youtu.be

Воистину, пути Господни неисповедимы. Из скрупулезного покадрового рекапа 6 серии True Detective я совершенно случайно узнала, что по ту сторону Атлантики разгорелся нешуточный скандал вокруг автора прошлогоднего бестселлера «Женщина в окне» Эй Джи Финна (настоящее имя - Дэн Мэллори).
Синопсис книги сходу напоминает «Девушку в поезде», посватанную за «Окно во двор»: баба забальзаковского возраста страдает агорафобией и, сидя в своей квартире на коктейле из винчика с антидепрессантами, наблюдает за соседями из окон напротив. Ну и как водится, замечает неладное. Как видите, читать это необязательно.

Но как же хороша история про автора - просто именины сердца! В Нью-Йоркере вышла семимильная статья некоего Иена Паркера, который, не пожалев сил и времени, поднял всю подноготную Мэллори, обзвонил всех его друзей и коллег и на фактах и интерпретациях нарисовал портрет карикатурного патологического вруна и манипулятора.
Примечательно то, что Мэллори вживую выглядит как псих на амфах в режиме перемотки и своей манерой частить напоминает другого печально известного афериста - Билли Макфарланда, про которого намедни вышли аж две шикарные документалки, обязательные к просмотру (это которые про фестиваль Fyre). С той лишь разницей, что Мэллори, завравшись до кровавых мозолей на языке и выставив кучу человек в ослепительном свете идиотической доверчивости, никому не причинил никакого материального ущерба вообще. Так что обижаться на него можно сколько угодно, но предъявить ему пока что нечего.
Самое потрясающее в истории про чувака, который врал, как чай пил - это его неприкрытое восхищение творчеством Патриции Хайсмит и непосредственно Томом Рипли. Даже здесь Мэллори успел напиздеть с три короба, заверив уважаемых оксфордских профессоров в том, что с минуты на минуту напишет диссер про гомоэротизм в творчестве Хайсмит. Спойлер: не написал.

Судя по сжатой биографии в изводе Паркера, Остапа понесло еще в юности, когда он строчил эссе о своём нелегком детстве, уложив вполне здоровую и поныне живую мать в койку с терминальной стадией рака ("основано на реальных событиях: она действительно болела раком, когда Дэн был подростком). Позже этот безрадостный сценарий обрастал всё более гнетущими деталями: ухаживая за умирающей от рака матерью, Мэллори похоронил брата и сам заработал опухоль мозга. Брат, кстати, умирал в баснях Мэллори в самые разные периоды его жизни и по самым разным причинам, разок даже покончив с собой. Мотив онкологии - генеральный в мифотворчестве Мэллори. Раком (простите за каламбур) он прокладывал себе дорогу в престижные учебные заведения, раком же оправдывался за внезапный уход из Оксфорда и недописанный диссер, раком объяснял прогулы на работе, на рак ссылался, когда его хватали за жопу на тему непомерных трат с корпоративной кредитки. Самое смешное, что когда сказка про мамин рак не сработала с Принстоном, Мэллори разразился гневной тирадой в духе «да и пожалуйста, и не надо, не больно-то и хотелось с такими бессердечными пидарасами прозябать в этом Принстоне, где люди слепы и глухи к проблемам онкобольных».

И наконец, в расцвете своей творческой карьеры Мэллори организовал дерзкий перфоманс-мистификацию для огромной аудитории своих коллег с самим собой в главной роли. В 2013 году коллеги Мэллори получили рассылку от его брата Джейка Мэллори (это который умирал на каждом шагу). В своём письме Джейк уведомил их о том, что Дэн готовится к операции по удалении опухоли на позвоночнике. Письмо, изобилующее спекуляциями на тему того, какие конечности отнимутся у Дэна в случае неудачи, было как-то не по-христиански пересыпано петросянскими шуточками, которые смутно напоминали манеру речи самого Дэна. Ведь Дэн, помимо того, что слишком быстро говорит, устно и письменно шутит исключительно панчлайнами, как профессиональный стенд-ап комик.

«Брат» вел активную переписку с коллегами и друзьями Дэна, раскрывая подробности об операции и состоянии больного. Петросяновщина Дэна при этом прорывалась в геометрической прогрессии, развлекая адресатов утешительными «Операция ужасная, но Дэн сказал, что если уж он пережил Love, Actually, то переживет и это», «Первые слова Дэна после 7-часовой операции были «мне нужна водка», «Дэн пока не в лучшей форме и страдает от ужасных болей, но его хватило на то, чтобы поинтересоваться, нельзя ли оставить опухоль себе в качестве питомца».
Через 12 дней после 7-часовой операции на позвоночнике Дэн уже лично рапортовал коллегам, что укатил в Нэшвилль по работе. Но после его «брат» скармливал переживающим коллегам истории о том, что Дэн вынужден вернуться на больничную койку из-за реакции на новые медикаменты. И люди реально переживали за него и плакали. Украшали его рабочее место воздушными шариками с надписями «Поправляйся», пока он был в отпуске на "экспериментальном лечении". А вернувшись на работу, Дэн даже какое-то время носил бейсболку в помещении, как бы намекая на последствия химии.

Невозможно, не перелопатив на русский полный текст статьи, упомянуть все мелкие мистификации Дэна, но автор статьи ищет постоянные переклички этих мистификаций с текстом его дебютного романа. Ну, например, в то время как «брат» рапортовал из «больничной палаты», одна из сотрудниц издательства Little, Brown (в котором когда-то работал Дэн) получила анонимное письмо, в котором кто-то удостоил ее титула «милейшей пизды в издательстве». Сотрудники издательства почему-то сразу подумали на Дэна и сказали ему, что если подобное повторится, то они обратятся к адвокатам. В его романе главная героиня Анна Фокс обращается за советом по поводу анонимного письма с угрозами, и ей говорят, что «нет способа отследить учетную запись Gmail».
Если прибавить к этому завиральные подробности о процессе лечения, то вот мой вердикт: Дэн практиковался на коллегах, отрабатывая определенные рабочие схемы. Вероятно just for lulz с последующим практическим применением в написании романа. Но факт остается фактом - реального материального ущерба своими мистификациями он никому не причинил, ведь «Джейк» ни у кого не клянчил деньги в письмах. А вот внимания наклянчил - будь здоров.
Вот еще несколько милейших «напизделал» от Дэна: по его рекомендации купили права на «Зов Кукушки» - первый роман Роулинг из детективной серии про Корморана Страйка; преподавал в Оксфорде, параллельно работая на докторскую степень; работал над книгой Тины Фей; вдыхал жизнь в сценарий фильма «Пункт назначения»; ходил по подиуму на показах для Guess Jeans; снялся для обложки русского Vogue.
Но самая моя любимая история про собаку. Как-то раз Мэллори проебал важную встречу на работе, и когда ему позвонили коллеги, наврал, что сидит дома, приглядывая за чьей-то собакой. Тогда было решено устроить скайп-конференцию, во время которой Дэн то и дело выкрикивал команды «фу!» и «лежать!». Коллеги остались в легком удивлении от полной уверенности в том, что никакой собаки в помещении не было.
2 года назад он начал с особенной гордостью ссылаться на свою свежедиагностированную биполярку (шах и мат, я считаю), которая позволяет ему теперь делать заявления вроде "ничего не помню".

https://www.newyorker.com/magazine/2019/02/11/a-suspense-novelists-trail-of-deceptions

Мой герой. Красавчик.

Два месяца я читала «Семиевие» Стивенсона. Два! Мне понравилось, хотя чтиво специфическое и для таких, как я там неплохо было бы запилить подробное иллюстрированное приложение (хотя пару-тройку иллюстраций можно найти без проблем). Потому что вообразить себе конструкции, которые с такой скрупулезностью описывает автор, я лично могу с трудом, несмотря на все его педагогические потуги.

Впрочем, замысел наикрутейший. Вместо того, чтобы «облегчать себе жизнь», фантазируя о развитых цивилизациях 28 века, решивших все мыслимые и немыслимые проблемы физики, биологии, этики и эстетики, Стивенсон поставил перед собой очень конкретную задачу. Случись вот прям сейчас пиздец на Земле, требующий срочной эвакуации человечества на орбиту, какие, собственно, варианты есть у обреченного человечества на данном этапе развития науки? Для этого Стивенсон без объяснений взрывает Луну, выделив жителям Земли годика два до полного уничтожения под мощным и продолжительным метеоритным ливнем. За этот мизерный срок народ на Земле и кучка профессионалов на МКС с болтающейся на шее петлей должны срочно разработать план по спасению генетического и культурного наследия человечества. Разумеется, и речи быть не может об эвакуации всего населения, их элементарно некуда девать. Начинается всемирный отбор представителей от каждой нации, часть которых неизбежно пойдёт в расход, просто потому что их орбитальные пристанища и рабочая экипировка сделаны наспех из говна и палок. Чтоб совсем всё было нарядно, Стивенсон даёт Земле полыхать и остывать в общей сложности 5 000 лет, которые остатки землян и их потомки где-то там должны провести, находясь в режиме непрерывной работы над решением насущных проблем. Но опять же - где? Мечты об освоении Марса пока что так и остались мечтами из области научной фантастики. Да и времени, очень мягко говоря, в обрез. В этом и заключается главная интрига романа и главный вин Стивенсона, который проделал огромный труд, расписывая все эти мытарства в невесомости.
По сути, это такой сборник увлекательных задачек наподобие «Марсианина», в котором Стивенсон-учитель постоянно отбирает микрофон у Стивенсона-рассказчика. Без Стивенсона-учителя невозможно было бы осмыслить техническую сторону происходящего, но к художественному повествованию эти многостраничные лекции сложновато отнести. Особенно на контрасте с теми 4-5 поистине забористыми и очень интересными конфликтами, которые Стивенсон-рассказчик равномерно распределил между лекциями.
Как будто всего выше описанного мало, Стивенсон в процессе умудряется еще и переосмыслить несколько популярных мотивов в фантастике. Например, мотив с заселением Земли инопланетянами (см. «Прометей», например). Но он идёт дальше и делает инопланетян людьми. В одном из интервью Стивенсон говорит, что его всегда забавляло изображение различных инопланетных рас в шоу типа «Вавилона 5» - все они так или иначе обладают схожими антропоморфными чертами. Это навело его на не то чтобы новую мысль о том, что инопланетяне - это люди друг другу. И он придумывает действительно интересное технически-этическое основание для отчуждения рас, возникших после гибели основной массы человечества Старой Земли. Впрочем, велик соблазн придраться к композиции романа: автор позволяет себе убить десятки страниц на описание того, как женщина в ледяном булыжнике наматывает круги по орбите в попытке состыковаться с МКС, а потом херак - прошло 5000 лет, и автор скороговорочкой рассказывает, с помощью какой ворожбы людям удалось не протянуть за это время ножки. Ну и вишенка на торте - это американская президент(ка) как главная заноза в коллективной заднице добропорядочных тружеников науки.

Рендер одного из инженерных плодов фантазии Стивенсона. Разве такое можно себе представить, когда ты всего лишь редактор рубрики сплетен?

На меня посыпались различные проекты по истории костюма, один из которых - чудовищного объема тема курсовой про влияние технологических инноваций в костюме Викторианской эпохи. Которая длилась 64 года. Зато в процессе исследования я узнала о чудесной бессмыслице - электрическом корсете, разряды которого должны были… нет, не напоминать дамам об осанке, а стимулировать их кровообращение, хаха, а то же они, бедняжки, так затянуты. В любом случае, новинка не прижилась. А вот традиция надевать на свадьбу белое платье невесты - это, как раз, оттуда. И ничего общего не имеет с символикой невинности. Эту символику дорисовала в сознании общественности пресса, чтобы как-то осмыслить поступок королевы Виктории. Ведь это она стала трендсеттером на века, выйдя замуж за Альберта не в пурпурной королевской мантии, а в атласном кремовом платье, украшенном всевозможными оборками и белым кружевом. Помимо того, что деликатная Виктория хотела выглядеть на свадьбе наравне с мужем, а не подавлять его своим монархизмом, причина такого выбора была ещё и сугубо практичной и отдавала самым что ни на есть патриотизмом. Платье было сделано из ткани, сотканной в Спиталфилдсе (исторический центр производства шёлковых тканей в Лондоне), а кружева ручной работы были сделаны в Хонитоне. Этот промысел переживал упадок в связи с Индустриальной революцией, обесценившей ручной труд в текстильной промышленности. И Виктория, как ответственный фешн-инфлюенсер, решила вернуть внимание публики к хонитонскому кружеву. А разговоры типа «белый, вообще-то, цвет невинности, а у нас невеста на сносях» - это примерно из той же области, в которой живёт святая вера в то, что местоимение «вы» непременно надо писать с большой буквы. До свадьбы Виктории и Альберта платье невесты могло быть какого угодно цвета и фактуры.
Кстати, в процессе изучения темы прочитала очень неплохую книгу «Женщины Викторианской Англии: от идеала до порока». Название и обложка сулят череду звонких сенсационных разоблачений на поле сбора клубнички. На деле же - весьма добросовестный (хоть и не детальный) портрет эпохи с точки зрения викторианских женщин. С ссылками на конкретные судебные прецеденты, биографические справки и пр.
Не без фамильярности, конечно, но зато читается так же лихо, как написано. Оттуда я узнала, что в середине 19 века слово "инцест" подразумевало куда более широкий круг родственных связей, чем сегодня. Инцестом считалась связь мужа с сестрой жены (ил жены с братом мужа), и на основании такой связи можно было смело подавать на развод. С простой изменой всё было посложнее - рогоносцу ее надо было еще доказать при помощи аж двух свидетелей. И на нее почти никто не обращал в суде внимания, если потерпевшей стороной оказывалась женщина. То ли дело "духовное родство", которое связывало с брачующимися всех сиблингов с обеих сторон. Даже вдовствующие люди не могли вступать в брак к сиблингами своих усопших половинок. Ещё выяснилось, что в нелегкой борьбе за право контроля над собственным имуществом феминисток горячо поддерживали коммерсанты и прочие представители розничной торговли. Которые задолбались выбивать из мужей долги за оплату нахапанного супругами добра в кредит. И совершенно прекрасная глава про старых дев, многие из которых наслаждались независимостью и жили полноценной жизнью, ни разу не напоминая несчастных людей. Если им, конечно, свезло родится классом не ниже среднего и пораньше похоронить родителей.

Тут выяснилось, что мы (то есть, строго говоря, западный мир, конечно, и немножко запоздало мы) до сих пор тащим на себе ценности и идеалы, зародившиеся в середине 19 столетия стараниями среднего класса. Безвкусица нуворишей, которые пикируют на всё блестящее, полагая, что это подходящее средство для демонстрации успеха, якобы приближающее их к роскоши и великолепию перебитой аристократии - это ровнёхонько из тех времен. Как и общее болезненное стремление сойти за "благородного" с помощью внешней атрибутики. В начале 19 века во Франции даже подумать было нельзя о том, чтобы напялить костюм дореволюционнго дворянства или каким-то образом ему подражать. Не для того же столько бошек покатилось, чтобы кто-то потом ностальгировал по былым временам. Но прошло чуть более полувека, революции превратились в национальную традицию, и сакральность Великой Буржуазной слегка поблекла в свете новых волнений. И вдруг все, начиная с императрицы Евгении и заканчивая какой-нибудь дочерью лавочника, вспомнили, каким офигенным был стиль времен Марии Антуанетты. Каким роскошным был королевский двор 18 века, каким изящным и живописным был господствующий тогда рококо. И давай ему подражать на новый лад - на лад культа количества и изобилия конвейерных плодов индустриализации, которые создавали иллюзию доступности этой самой вожделенной роскоши. А похеренные традиции и вкусовая дезориентация среднего класса воплотились в неописуемых нагромождениях всего подряд. Что-то подобное веком позже случилось и в России, когда после падения Советов стали появляться скоробогачи, не имеющие связей с какими бы то ни было традициями в искусстве, вылезшие из многолетнего дефицита и уравниловки на простор капиталистического ассортимента, который вскружил им голову своим разнообразием. Я уж промолчу про возрождение империалистических идей и желание отдельных личностей сойти за потомков дворян.

В середине 19 века воодушевленный перспективами роста средний класс быстро допетрил, что бывшие когда-то жёсткими сословные границы можно теперь раздвигать упорным трудом и работой над собой. Концепция саморазвития со всеми вытекающими из нее печатными руководствами из разряда “помоги себе сам” появилась именно тогда. Народ зачитывался литературой, которая учила их бережливости, самоотречению и тайм-менеджменту, ставя в пример достижения неотесанных выходцев из пролетариата, занимавшихся самообразованием при свете лучины после 12-часового рабочего дня. Впервые образцами для подражания стали не великие полководцы и политические лидеры, а изобретатели, промышленники и прочие ушлые ребята, воплощающие модель “из грязи в князи”, на которую стало модно равняться. Не знаю, чем это отличается от сегодняшних селф-хэлп изданий про пресловутую эффективность с постоянной оглядкой на очередное юное дарование, которое “изменило этот мир”, попутно заработав миллионы.

Тогда же возник культ труда, от которого мы до сих пор никак не можем отделаться. Не сельскохозяйственного труда (тут нового мало), а труда белых воротничков, которые в отсутствии какой-либо законодательной защиты и нормального ТК тряслись за свои места, стараясь стать незаменимыми. Во-первых, никто не хотел превратиться в постоянного клиента ломбардов и угодить в долговую тюрьму, а во-вторых, тяжкий труд оправдывался реальной перспективой карьерного роста, ну или как минимум надеждой на классовую мобильность в следующем поколении. Сегодня, спустя 170 лет нами движут кредиты и все та же перспектива роста. Но вот еще замечательный момент - чтобы так вкалывать и не падать духом, нужна идеология, которая быстренько сформировалась. Труд рассматривался сам по себе как благо, дающее человеку иллюзию некоего нравственного превосходства. Забавно, что фундамент, на котором был построен социализм, вырос из практических соображений капиталистического общества. И сегодня можно услышать что-то про работать, работать и работать, потому что это само по себе благо. Параллельно с этим возник культ образования - средний класс и высшая прослойка пролетариата бредили идеей обеспечить детям (мужского пола, понятное дело) достойное образование. Престижные образовательные заведения - золотой билетик на поезд классовой мобильности: и тебе профессия, и карьера и, конечно, связи, без которых карьера не карьера. Опять же, что-то мне это напоминает.
Викторианская эпоха - это период каких-то непримиримых противоречий. Вот почти так же, как и наш 21 век - технический прогресс и торжество науки спокойно сочетаются с пещерными взглядами и наивными суевериями, толерантность и гуманизм - с торговлей людьми и жесточайшей резнёй.
Именно в викторианскую эпоху на детей вдруг обратили внимание как на уязвимых членов общества, которым нужна защита, забота, образование и прочие ограждения от ужасов внешнего мира. Предпринятые в этом направлении законодательные меры, конечно, не оградили всех детей от жестокого обращения, эксплуатации и прочих несправедливостей. Как и сегодня, благополучие ребенка зависит, прежде всего, от семьи, а не от государства.
А что с женщинами? С одной стороны, это идеализированный эталон женственности “Ангел в доме”, продиктованный моралистами и прочими ретроградами, которые засуетились на фоне возникшего у женщин интереса к спорту, образованию и какой-то там, спаси и сохрани, карьере в медицине. Задача ангела - сидеть дома, следить за уютом, ухаживать за мужем и детьми и быть носителем высших нравственных ценностей. С другой стороны - это суфражистки, отвоёвывающие права женщин на ряд свобод - от свободы передвижения и контроля над имуществом до права голоса и права на образование и карьеру. С третьей стороны приверженцы эстетического движения, топящие за умеренность стиля и всё натуральное. С четвертой стороны - эко-активистки, требующие признать права за животными и перестать носить меха и украшать чучелами птиц шляпки. А посередине что? А посередине всё-таки огромная масса представительниц среднего класса, которые мечтают вписаться в стандарт “ангел в доме”, ищут мужа, и всеми силами пытаются сойти за “истинных леди”, старательно штудируя руководства по этикету и женские журналы, которые рассказывают им, как одеваться и воспитывать детей, и следить за тем, чтобы не скрипел корсет, не съехали накладные сиськи, не потекла тушь и не отвалился шиньон. Да, конечно, тогда благополучие женщины определялось её социальным статусом, в котором замужество играло главную роль, не все женщины могли работать, так же как и не все женщины могли рассчитывать на замужество. Но вот сегодня, казалось бы, для представительниц запада открыты все перспективы - гуляй хоть на все четыре стороны, вкалывай, учись, путешествуй, не причесывайся. И что у нас там со стандартами красоты?

Можно сколько угодно трындеть про бодипозитив и свободу самовыражения, но широко распространенный идеал красоты в 21 веке, флагманом которого является Ким Кардашиан, опирается на очень древние представления (копна волос, тонкая талия, пышная грудь и бедра), бытовавшие еще в лохматом веке до нашей эры. Отличие исключительно в технических возможностях: парики и шиньоны превратились в наращивание волос, корсет заменила операция по удалению нижних рёбер, накладные сиськи, панье и турнюры - силикон. И эти представления не то чтобы целиком и полностью продиктованы мужским взглядом, не будем переводить стрелки. И этих женщин не то чтобы так уж мало - индустрия красоты процветает, чтобы там не говорили фемактивистки про “люби себя такой, какая ты есть”. А институт брака как “социальный конструкт”, поддерживаемый якобы зависимым положением женщины (и детей, если уж на то пошло), так никуда и не делся.

Отношение общества к проблемам белых людей в одном анекдоте:

«Корову бы ей», - сказала Прасковья, прочитав «Анну Каренину», - А лучше две…»

За последние пару месяцев прочла полдесятка романов, включая невнятнейший “Слуги правосудия” Энн Леки и кем только не нахваленную Салли Руни. Но действительно сильное впечатление на меня произвел только “Текст” Дмитрия Глуховского. Причём, мне “повезло”, у меня чтение книги дополнилось самой что ни на есть суровой реальностью - дела Голунова и сестер Хачатурян, стрёмный выпуск Шихман про русскую тюрьму и непрекращающийся поток хтони с Медиазоны. Словом, охуенный антураж, который позволяет полностью прочувствовать всю безысходность написанной Глуховским трагедии.
Суть с некоторой долей спойлеров: Во время масок-шоу в клубе “Рай” студент филфака в сияющих доспехах Илья Горюнов попытался поставить на место обдолбанного мента в штатском. Мент разгневался и решил Илью проучить, прижать его к ногтю. И украл у Ильи 7 лет жизни по всенародно любимой 228-й статье. Отсидев от звонка до звонка, Илья возвращается в родную Лобню и обнаруживает, что у него теперь вообще никого нет - мать умерла от инфаркта за день до его приезда. Остекленев от горя и водки, Илья отправляется на Трехгорную мануфактуру в надежде поболтать с Сукой (Петей Хазиным) — тем самым ментом, который “проучил” его, отняв настоящее и будущее. Но разговор с самого начала как-то не клеится: Илья напарывается на уже знакомую спесь собеседника, а Сука в итоге напарывается горлом на кухонный нож. Кинув булькающего Суку в канализационный люк, Илья прихватывает с собой его телефон. И, преследуя определенную цель, начинает играть в Петю Хазина, переписываясь с его родителями, начальством, подельниками и зазнобой.
Основываясь исключительно на собственном не очень богатом читательском опыте, осмелюсь заявить, что ничего ближе к сегодняшней России я не читала. И дело даже не в “легкомысленной” сиюминутности описанной обстановки, во всех этих разговорах про Крымнаш, Обаму и Трампа, заставке сериала “Наркос” и исчезающих один за другим клубах на Красном Октябре. Глуховский оправдал свою фамилию, сделав вид, что он ничего не слышал про распространенное в среде русских писателей негласное правило самоцензуры: “сегодняшнюю Россию не отрабатываем, ждём, когда пройдет лет 30”. Пока его коллеги на безопасном расстоянии по десятому кругу разбираются с революцией, Гулагом, Сталиным и Столыпиным, Глуховский здесь и сейчас описывает ментовскую пищевую цепь так прямолинейно и без прикрас, что становится даже как-то неловко с непривычки. Невольно начинаешь озираться по сторонам и задаваться вопросом - а что, сегодня так можно? Сегодня можно в красках описать плотно сидящего на кокесе майора ФСКН, подбрасывающего наркоту невинным студентам джаст фо лулз и сбывающего десятки килограммов конфиската какому-то Магомеду? Что, можно все эти рожи вот так, без цветокоррекции, без единого, пускай и фальшивого, словечка про отчизну, службу, долг, честь и справедливость? Да я только что прочла новость о том, что НТВ запустил в производство очередной детективный сериал про дружбу столичного опера и дельфина Василисы! Вся страна очарована уебанами из “Полицейского с Рублёвки”, каждый второй сериал - про ментов. Про то, какие они сказочные и героические, верные и человечные, почеловечнее нас с тобой. И даже если оступятся, воспользуются служебным положением, то, как персонаж “Майора” Быкова, побоятся Бога и в одиночку попрут против течения. В сегодняшнем культурном пространстве России не принято критиковать ментов, и тем более - штампующую их систему. Даже страшнейний фильм Балабанова “Груз 200” про садиста в погонах снят все с того же безопасного расстояния 20-летней выдержки. Тем не менее, пожалуй, у современных режиссеров (того же Быкова, Сигарева и Звягинцева) яиц-то побольше насчитается, чем у писателей, которых не привлекают тонны пиздеца из новостной ленты, формирующие Россию сегодняшнюю. Может, думают, что литература должна о вечном, а всё, что на злобу дня - суть публицистика и быстро мхом порастёт?

Но вот же, пожалуйста: плюющийся матом и приложениями-однодневками “Текст” размышляет о вечном: о человеке и системе, об отцах и детях, о цене сытой жизни и еще много о чём. Разумеется, Глуховский не расписывается в ненависти к ментам - это было бы слишком мелко, глупо и нецелесообразно. Портрет Суки медленно проявляется через отношения с девушкой, начальством и родителями. И в воображаемой беседе с ним Илья всё чаще обращается к нему Петя, забыв про звучную кличку. Петя, конечно, сам заложник системы, вертикальной модели отношений, жертва батиных амбиций и людоедской провинциальной морали. Но такие как Петя как-то вот продолжаются, пробиваются сквозь асфальт. В основном за счёт таких, как Илья. И это трагедия национального масштаба, актуальная еще при Салтыкове-Щедрине и Царе Горохе.
Забавно, что официально издатели продают роман через идею о том, что вся наша жизнь помещается в телефоне - именно эта петина страсть к поминутной фиксации реальности позволяет Илье погрузиться в его жизнь и изучить характер его отношений с начальством и близкими. Понятно, что каждый читает про то, что у него болит. И мне гораздо больше припекает с разговоров о власти, чем с луддитской истерики на тему черного зеркала и жуткого диджитал-спиритизма, поэтому я расставляю акценты в своем ревью соответствующим образом. Но эта трактовка не универсальна совсем, "Текст" очень разноплановый, а его экономная лексика и образность - отдельная тема для разговора. Ещё мне ужасно нравится тот факт, что Глуховский, не выпендриваясь и не оттопыривая мизинчик, просто написал захватывающий, внятный очень рациональный и реалистический триллер для "широкого читателя". А в итоге, кажется, совершенно случайно исполнил в лучших традициях Достоевского, хотя сам всю дорогу держал в уме Кафку.

Сколь интересно мне слушать Антона Долина, столь и тяжело из-за его надсадной покровительственной манеры речи. Еще интереснее и еще тяжелее мне слушать только Дмитрия Быкова.
Мне нравится новый сезон, потому что Долин подлил свежей воды в немного застоявшийся пруд, где плескались знатоки англоязычной и скандинавской литературы, для которых как будто не существовало больше ничего на свете. С другой стороны, в паре с Долиным Галина Юзефович совсем уж бесконтрольно начинает обнажать свою культурную ригидность. И вот разговор про зомби - очередное этому свидетельство.

Но меня так удивила трактовка романа/фильма “Тепло наших тел”.
Еретическая модификация легенды о мёртвом женихе?
Я всё могу допустить ровно до того места, где человек произносит слово “конечно же”, как бы убеждая меня, глупенькую, что пх, ну каааанешно же.
По моим наблюдениям, Антон Долин склонен (от большого ума) во всем отыскивать либо архетипические древние сюжеты, либо переклички с политической ситуацией в России.
Не могу его за это ругать, потому что за собой знаю тягу трактовать все через социальные отношения. И как по мне, “Тепло наших тел” - оригинальная и буквальная иллюстрация трюизма про преображающую и исцеляющую силу любви, которая есть ещё и мечта. Главный герой (зомби по имени Ррррр) влюбляется в живую девушку Джулиетт и в этот момент чувствует первый за долгое время молчания в эфире удар сердца. И это светлое чувство, эта светловолосая и голубоглазая мечта выводит его из полумертвого состояния, заставляя вырваться из убогой среды обитания и примитивного круга общения. Мыча и шаркая, Рррр отправляется на поиски своей Джулиетт, и этот кардио-марафон венчается превращением обратно в человека. Это и история о том, как ради возлюбленной хлопец седлает чёрта и едет клянчить у императрицы черевички. И в то же время это история о том, что мечта/ задача/цель даёт человеку шанс стать человеком на пути к ее достижению. Потому что человеку без мечты как-то .... ну нельзя. Учитывая, что всё это ещё лежит на прозрачном слое Ромео и Джульетты, не уверена, что тут есть место каким-то еще трактовкам и аллюзиям на мёртвых женихов, которые немного о другом.

https://meduza.io/episodes/2019/07/17/glava-v-kotoroy-vyyasnyaetsya-chto-kazhdyy-iz-nas-zombi

Я ебала такое национальное литературное достояние. Невменяемый Прилепин хвастается убийствами, говорит, что все делает по жизни правильно, поэтому никто и никогда ни при каком режиме не спросит с него за "людей в земле", и каждые десять минут ставит себя в один ряд с Лермонтовым, Пушкиным и Бестужевым-Марлинским. Да пошел ты нахуй, Захар. https://www.youtube.com/watch?time_continue=1&v=e5HM4VKHc3U