Почему современная философия обратилась к темноте и тьме? Что мы открываем, перестав все прояснять и просвещать? И как внимание к негативному и темному становится стратегией мышления внешнего? Самсон Либерман разбирает эти вопросы, рассказывая о тематизации тьмы в сочинениях Псевдо-Дионисия Ареопагита и критике естественного света разума у Эммануэля Левинаса.
❤🔥30🌚12⚡7🔥4❤3😢1
Для Гегеля стоицизм как тезис есть противопоставление себя и мира, «децизионисткое прекращение диалектики раба и господина путём апелляции к общему разуму» [по Штекелеру]. Стоицизм предполагает, что мир является абсолютно детерминированным божественным Логосом, то есть рациональным принципом, который определяет объективность. Свобода остается только на уровне индивида, то есть в его разуме, который осуществляет выбор согласия или несогласия, потому стоическое сознание самотождественно.
Как пишет Гегель: «Его [стоицизма] принцип состоит в том, что сознание есть мыслящая сущность и нечто обладает для него существенностью, или истинно и хорошо для него, лишь когда сознание ведет себя в нем как мыслящая сущность». Однако это не мешает стоикам выработать идеал добродетельности и следовать ему, доходя до прекраснодушной бездеятельности.
Антитезис, негативное по отношению к стоическому сознанию — это скептическое сознание. У Гегеля читаем: «Скептицизм есть реализация того, чего стоицизм есть только понятие, и действительный опыт того, что такое свобода мысли; она есть в себе негативное и должна проявить себя таким именно образом». Скептицизм является безмыслием, его высший принцип — атараксия, свобода от вынесения суждения об истине (объективной или субъективной).
Хорошо поясняет это Хейде: «Для скептического сознания характерно одно примечательное противоречие. Это сознание постоянно открывает относительность, несубстанциональность и переходность любого устойчивого определения. Скептик подвергает весь мир распаду. Он являет собой иллюстрацию того, насколько все случайно, напрасно и бессмысленно». Если стоицизм предполагает самотождественность, то скептицизм располагает распадом. Там, где стоик выносит тавтологическое суждение, скептик просто действует. Скептическое сознание — это самоотрицание, «оно удерживает это противоречие самому себе непримиренным», следствие тому — безмыслие.
По выражению Штекелера, «стоик переоценивает господство мысли и недооценивает конкретное стремление к действию, которое включает в себя и стимулы в институтах. Скептик переоценивает практическую деятельность и недооценивает концептуальное мышление и общие знания».
Из статьи «Несчастное сознание».
Как пишет Гегель: «Его [стоицизма] принцип состоит в том, что сознание есть мыслящая сущность и нечто обладает для него существенностью, или истинно и хорошо для него, лишь когда сознание ведет себя в нем как мыслящая сущность». Однако это не мешает стоикам выработать идеал добродетельности и следовать ему, доходя до прекраснодушной бездеятельности.
Антитезис, негативное по отношению к стоическому сознанию — это скептическое сознание. У Гегеля читаем: «Скептицизм есть реализация того, чего стоицизм есть только понятие, и действительный опыт того, что такое свобода мысли; она есть в себе негативное и должна проявить себя таким именно образом». Скептицизм является безмыслием, его высший принцип — атараксия, свобода от вынесения суждения об истине (объективной или субъективной).
Хорошо поясняет это Хейде: «Для скептического сознания характерно одно примечательное противоречие. Это сознание постоянно открывает относительность, несубстанциональность и переходность любого устойчивого определения. Скептик подвергает весь мир распаду. Он являет собой иллюстрацию того, насколько все случайно, напрасно и бессмысленно». Если стоицизм предполагает самотождественность, то скептицизм располагает распадом. Там, где стоик выносит тавтологическое суждение, скептик просто действует. Скептическое сознание — это самоотрицание, «оно удерживает это противоречие самому себе непримиренным», следствие тому — безмыслие.
По выражению Штекелера, «стоик переоценивает господство мысли и недооценивает конкретное стремление к действию, которое включает в себя и стимулы в институтах. Скептик переоценивает практическую деятельность и недооценивает концептуальное мышление и общие знания».
Из статьи «Несчастное сознание».
👍13❤🔥10🔥6❤1
В философии, как заметили Делёз и Гваттари, регулярно появляется концепт друга – собеседника, который способен понять. Именно через обращение к нему и будут разворачиваться многие философские тексты. Всегда можно обнаружить в них и «чужого», которого конституирует культура эпохи. В античности – это варвар, житель не-ойкумены, а потому агент хаоса, которому чужды красота агона и логоса. В средние века «чужаками» становятся язычник и безбожник, существующие за границей универсализма божьего откровения. Любопытно, что безумец и отшельник, грешник и святой – это всё ещё некоторые крайности нормы для христианского мировоззрения, которые в Новое время приобретут статус инаковости. Как это подробно анализирует Фуко: прокаженный, безумец, преступник и ведущий неразумный образ жизни пополняют список «Других», однако, вместе с тем в ту эпоху зарождается и терпимое отношение к иным.
Из статьи «Другой».
Из статьи «Другой».
❤🔥21👍12❤4
Квентин Мейясу считает, что философы неправы, когда думают, что мы можем говорить только об отношении объекта к субъекту, но не об объекте как таковом. Отстаивая право философии говорить о мире независимо от человека, Мейясу вводит концепт Великого Внешнего, которым обозначает то, что не нуждается для своего существования в познающем субъекте. Самсон Либерман рассказывает о том, что делает внешнее великим и как оно осмысляется в современной философии.
❤🔥17👍8🔥5❤1
В статье «Проклятие Солнца» Ник Ланд разбирает платоновский миф о пещере через призму солярной экономики Жоржа Батая. В работах Батая Ланда интересует концепция «черного солнца», скрытого в звезде разрушительного и даже смертельного потенциала. Для француза Солнце – это не неиссякаемый источник блага и созидания (как у Платона и неоплатоников), но наоборот – длящаяся трата и самосгорание. Весь мир действительно подчинен логике Солнца и является его продолжением, но это логика бескорыстного разрушения и смерти, а не творения и созидания.
Как указывает Ланд, у самого Платона есть четкие предостережения против прямого контакта с Солнцем – смотреть на него напрямую нельзя. Однако уже у просветителей эта опасность солнца не упоминается, их идеал – это полное совпадение взгляда и света, реальности и знания. «Мы как будто все еще эллины, интерпретируем зрение как обратное движение восприятия, а не как острое жжение сетчатки». Просветители забывают, что прямое совпадение с Солнцем – это слепота и в пределе смерть.
Пещера, социум – это не просто заблуждение и иллюзия, но некоторая канализация гигантского потока чистой энергии, защита от безжалостного солнечного света. Реза Негарестани в «Циклонопедии» противопоставляет образу пещеры образ пустыни, где у солнечного света нет ни малейшего препятствия – все просматривается и просвечивается. Уподобление Земли Солнцу, которыми грезят просветительские утопии, – это опустынивание и смерть.
Темнота пещеры и обскурантизм – это попытка уберечься, спрятаться от власти прямого взгляда и опустынивания. Темное просвещение – это история про стремление избежать насилия света и знания, избежать солнечного монизма, испепеляющего тоталитаризма прозрачности.
Из статьи «Темнота и тьма».
Как указывает Ланд, у самого Платона есть четкие предостережения против прямого контакта с Солнцем – смотреть на него напрямую нельзя. Однако уже у просветителей эта опасность солнца не упоминается, их идеал – это полное совпадение взгляда и света, реальности и знания. «Мы как будто все еще эллины, интерпретируем зрение как обратное движение восприятия, а не как острое жжение сетчатки». Просветители забывают, что прямое совпадение с Солнцем – это слепота и в пределе смерть.
Пещера, социум – это не просто заблуждение и иллюзия, но некоторая канализация гигантского потока чистой энергии, защита от безжалостного солнечного света. Реза Негарестани в «Циклонопедии» противопоставляет образу пещеры образ пустыни, где у солнечного света нет ни малейшего препятствия – все просматривается и просвечивается. Уподобление Земли Солнцу, которыми грезят просветительские утопии, – это опустынивание и смерть.
Темнота пещеры и обскурантизм – это попытка уберечься, спрятаться от власти прямого взгляда и опустынивания. Темное просвещение – это история про стремление избежать насилия света и знания, избежать солнечного монизма, испепеляющего тоталитаризма прозрачности.
Из статьи «Темнота и тьма».
🔥32👍9❤7🤔3🌚3
Forwarded from Renovatio
Факт дня: в Renovatio уже 2000 подписчиков!
И мы в полном восторге! Спешим поздравить и себя, и вас, дорогие читатели, с этим замечательным событием!
Никогда бы не подумала, что вас будет так много, но как же здорово, что так. Когда есть те, кому небезразлично интересное тебе — это всегда приятно, а вдвойне это приятно, когда твоё интересное весьма специфично. Вы даёте нам мотивацию продолжать, служите нам лекарством от мыслей о тщетности бытия и поддерживаете нас одним лишь своим присутствием. Вы идёте с нами по дороге разума и памяти, и пусть дорога эта не кончается, как не кончаются силы путников!
т.н.
Божественный Платон утверждал, что существует некое подходящее для безупречного государства число граждан, отклонение от которого в любую из сторон означает отклонение от идеала: число это — 5040 человек (см. «Законы», 737е). Нас пока что всего две тысячи, однако с каждым новым подписчиком Renovatio всё ближе к состоянию идеального полиса (о том, что будем делать, когда дорастём до 5040 участников, у нас ещё будет возможность поразмыслить). Спасибо, друзья, за возможность вместе воплотить мечту Платона в уютном виртуальном пространстве!
а.а.
Хочу поблагодарить всех читателей за проявленное внимание! Ваш интерес к нашей работе — явное доказательство того, что «классика» не зря носит свое имя. Античность, ее идеи и тексты — живы. А мы постараемся сделать все, чтобы так было и впредь.
а.н.
И нет ничего нового под солнцем... Пафосно-пессимистический посыл ветхозаветного Экклесиаста становится жизнеутверждающим девизом и руководством к действию: античность не нова, но всё ещё волнует, будоражит, обновляет (Renovatio!). Пусть же не иссякнет в нас жажда знания и обновления, как не иссякнет никогда неисчерпаемый источник античной мудрости!
ю.с.
Самая первая секция Renovatio на факультетской конференции случилась ещё в доковидные времена — и хотя минувшие с тех пор годы можно пересчитать по пальцам одной руки, какое-то внутреннее, психологическое летоисчисление ведется иначе, и потому её рождение кажется теперь другой жизнью. Другой, но не прошедшей бесследно — на её основе появились и новые секции, и научно-исследовательский семинар, и сам этот канал. Реновация, таким образом, возродилась снова, а после — снова и снова, отвечая своему замыслу, своему имени. Renovatio продвигается дальше, развивается, научаясь чему-то неповторимо прекрасному у каждого из неповторимо прекрасных вас. Так пожелаем же и проекту, и друг другу следовать непреложно по этому удивительному пути, расцветая и процветая!
а.з.
Какая радость — агора Renovatio полнится людьми, и теперь нас уже две тысячи! Благодарю всех наших замечательных читателей, комментаторов и коллег за доверие, — наш проект продолжает развиваться, и мы вместе с ним. Надеемся в будущем порадовать множеством занятных постов, подкастов и лекций. Vivamus, mei amici, atque amemus!
а.и.
И мы в полном восторге! Спешим поздравить и себя, и вас, дорогие читатели, с этим замечательным событием!
Никогда бы не подумала, что вас будет так много, но как же здорово, что так. Когда есть те, кому небезразлично интересное тебе — это всегда приятно, а вдвойне это приятно, когда твоё интересное весьма специфично. Вы даёте нам мотивацию продолжать, служите нам лекарством от мыслей о тщетности бытия и поддерживаете нас одним лишь своим присутствием. Вы идёте с нами по дороге разума и памяти, и пусть дорога эта не кончается, как не кончаются силы путников!
т.н.
Божественный Платон утверждал, что существует некое подходящее для безупречного государства число граждан, отклонение от которого в любую из сторон означает отклонение от идеала: число это — 5040 человек (см. «Законы», 737е). Нас пока что всего две тысячи, однако с каждым новым подписчиком Renovatio всё ближе к состоянию идеального полиса (о том, что будем делать, когда дорастём до 5040 участников, у нас ещё будет возможность поразмыслить). Спасибо, друзья, за возможность вместе воплотить мечту Платона в уютном виртуальном пространстве!
а.а.
Хочу поблагодарить всех читателей за проявленное внимание! Ваш интерес к нашей работе — явное доказательство того, что «классика» не зря носит свое имя. Античность, ее идеи и тексты — живы. А мы постараемся сделать все, чтобы так было и впредь.
а.н.
И нет ничего нового под солнцем... Пафосно-пессимистический посыл ветхозаветного Экклесиаста становится жизнеутверждающим девизом и руководством к действию: античность не нова, но всё ещё волнует, будоражит, обновляет (Renovatio!). Пусть же не иссякнет в нас жажда знания и обновления, как не иссякнет никогда неисчерпаемый источник античной мудрости!
ю.с.
Самая первая секция Renovatio на факультетской конференции случилась ещё в доковидные времена — и хотя минувшие с тех пор годы можно пересчитать по пальцам одной руки, какое-то внутреннее, психологическое летоисчисление ведется иначе, и потому её рождение кажется теперь другой жизнью. Другой, но не прошедшей бесследно — на её основе появились и новые секции, и научно-исследовательский семинар, и сам этот канал. Реновация, таким образом, возродилась снова, а после — снова и снова, отвечая своему замыслу, своему имени. Renovatio продвигается дальше, развивается, научаясь чему-то неповторимо прекрасному у каждого из неповторимо прекрасных вас. Так пожелаем же и проекту, и друг другу следовать непреложно по этому удивительному пути, расцветая и процветая!
а.з.
Какая радость — агора Renovatio полнится людьми, и теперь нас уже две тысячи! Благодарю всех наших замечательных читателей, комментаторов и коллег за доверие, — наш проект продолжает развиваться, и мы вместе с ним. Надеемся в будущем порадовать множеством занятных постов, подкастов и лекций. Vivamus, mei amici, atque amemus!
а.и.
❤🔥12❤7🔥6
Вам никогда не казалась странной фраза, постоянно повторяющаяся в историографических текстах — «город такой-то был перенесен»? Что заставляет людей восстанавливать на другом месте город, который был уничтожен, затоплен или перестал быть удобным (в климатическом, экономическом, гигиеническом или другом отношении)? Именно поэтому я бы предположил, что лишь способность людей бредить и достраивать в своих фантазиях реальность до некой схемы или образа является единственным неизменным условием Города.
Любой город — это вымысел.
Город подобен корпусу разнородных текстов, что-то вроде тематической подборки. Но не будучи целиком текстом (ведь в жизни города несделанное и неявленное значит не меньше, чем сказанное и написанное), город оказывается плодом фантазий и бреда. В этом нет оценки или эпатажа, скорее оммаж Делезу, который однажды отметил, что литература генетически связана с бредом. Город, если сравнить его с текстом — это лоскутное полотно, сотканное из предрассудков, амбиций, надежд и нечаянно оброненных слов. Город — произведение, написанное по следам жизненных историй, названий, цитат и вздохов.
Вспомните пример Рима. Этот город, хоть и продолжает стоять на тех же холмах, уже давно прописался в метафизическом навсегда, как река Сарасвати из Вед, как Карфаген и Троя, как гора Олимп. Константинополь и Москва претендовали на его символическое значение, и сколько еще будет таких, которые заявят себя нулевым километром для всех мировых дорог. Даже руины Рима вдохновили столько поколений творцов, что безусловно не будь вандалов и вестготов — их стоило бы придумать.
Всякий конкретный город — прежде всего атмосфера, что связана отнюдь не с непосредственным восприятием, а со специфической реконструкцией опыта. Здесь также центральное место занимает фантазия, которая и придает форму — цельность и осмысленность. Фактически, придать форму своему опыту, полученному от города — это и значит создать ту самую «атмосферность», которая затем не столько фиксирует разрозненные события, запечатленные в памяти, сколько обрамляет их. В итоге этот образ стимулирует акцентуированное восприятие, что приводит либо к его укреплению, либо к резкому разрушению в виду явного несоответствия (что, например, происходит с туристами в Париже, вплоть до так называемого «Парижского синдрома»).
Из статьи «Болезненная мечта о Городе»
Любой город — это вымысел.
Город подобен корпусу разнородных текстов, что-то вроде тематической подборки. Но не будучи целиком текстом (ведь в жизни города несделанное и неявленное значит не меньше, чем сказанное и написанное), город оказывается плодом фантазий и бреда. В этом нет оценки или эпатажа, скорее оммаж Делезу, который однажды отметил, что литература генетически связана с бредом. Город, если сравнить его с текстом — это лоскутное полотно, сотканное из предрассудков, амбиций, надежд и нечаянно оброненных слов. Город — произведение, написанное по следам жизненных историй, названий, цитат и вздохов.
Вспомните пример Рима. Этот город, хоть и продолжает стоять на тех же холмах, уже давно прописался в метафизическом навсегда, как река Сарасвати из Вед, как Карфаген и Троя, как гора Олимп. Константинополь и Москва претендовали на его символическое значение, и сколько еще будет таких, которые заявят себя нулевым километром для всех мировых дорог. Даже руины Рима вдохновили столько поколений творцов, что безусловно не будь вандалов и вестготов — их стоило бы придумать.
Всякий конкретный город — прежде всего атмосфера, что связана отнюдь не с непосредственным восприятием, а со специфической реконструкцией опыта. Здесь также центральное место занимает фантазия, которая и придает форму — цельность и осмысленность. Фактически, придать форму своему опыту, полученному от города — это и значит создать ту самую «атмосферность», которая затем не столько фиксирует разрозненные события, запечатленные в памяти, сколько обрамляет их. В итоге этот образ стимулирует акцентуированное восприятие, что приводит либо к его укреплению, либо к резкому разрушению в виду явного несоответствия (что, например, происходит с туристами в Париже, вплоть до так называемого «Парижского синдрома»).
Из статьи «Болезненная мечта о Городе»
❤🔥15👍8❤4🔥2🤔1🌚1
Петер Слотердайк — это современный философ, чьи провокационные идеи не раз потрясали коллег. Продолжая идеи Ницше, он рассуждал о правилах человеческого зоопарка, чем навлек на себя гнев современных последователей франкфуртской школы. Однако наиболее фундаментальной идеей Слотердайка является сферология, в рамках которой он анализирует многообразные аспекты человеческого существования, обращаясь к концепту сферы, который то и дело естественным образом становится инструментом нашего самоописания. В новом выпуске нашего подкаста, уже доступном на Бусти и Патреоне, вместе с Иваном Кудряшовым мы обсуждаем философию Петера Слотердайка.
❤🔥21⚡9👍7❤6