Разработка понятия дискурса в психоанализе привела Жака Лакана к модели из четырёх устойчивых структур, которые строятся на фундаментальном представлении о бессознательном и роли Другого в нём. Иван Кудряшов рассказывает о теории дискурсов Лакана и схемах, на которые она опирается.

В основе морального контрактаризма лежит метафора общественного договора. Исходным пунктом этой метафоры является некоторое представление о доконтрактном «естественном состоянии». Благодаря Гоббсу наиболее известным представлением доконтрактного состояния является «война всех против всех». Набросок Гоббса особенно живописен: «В таком состоянии нет места для трудолюбия, так как ни за кем не обеспечены плоды его труда, и потому нет земледелия, нет судоходства, нет морской торговли, нет удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы, нет знания тёмной поверхности, нет исчисления времени, нет ремесла, нет литературы, нет общества, а что хуже всего — это вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, зверина и кратковременна».

Впрочем, если верить Стивену Пинкеру и Лоуренсу Кили, метафора Гоббса не так уж далека от обстоятельств, в которых жили реальные доисторические общества. Тем не менее, контрактаризм может предполагать и более миролюбивые метафоры доконтрактного состояния, в зависимости от более или менее пессимистичной оценки конкретным теоретиком человеческой природы в отношении склонности к насилию. Но что объединяет всех контрактаристов, так это представление о том, что жизненные перспективы в доконтрактном состоянии по тем или иным причинам неблаговидны, что мотивирует людей, живущих в подобном состоянии, заключить друг с другом общественный договор.

Мотивация к заключению договора в естественном состоянии двоякая. С одной стороны, люди уязвимы, поэтому они заинтересованы в том, чтобы договориться о взаимном ненападении друг на друга. При более пессимистичной оценке человеческой природы этот мотив проявляется наиболее явно: если человек по природе своей склонен к насилию, то каждый заинтересован заключить с другими общественный договор, чтобы как-нибудь обезопасить себя от высоких рисков насильственных посягательств. Но даже при более оптимистичном представлении о природе человека люди всё ещё заинтересованы в том, чтобы заключить друг с другом договор. Ведь даже если люди по своей природе не имеют особой склонности к насилию, без явно артикулированного общественного договора никто не может быть уверенным в своей безопасности, поскольку не знает о доброжелательности других. Социальный контракт нужен для того, чтобы сделать эту присущую человеческой природе доброжелательность явной для всех участников соглашения.

С другой стороны, жизнь каждого была бы лучше, если бы мы взаимодействовали друг с другом. Некоторые (вероятно, большинство) благ становятся нам доступны лишь благодаря сложном системе социальной кооперации. Я бы не смог купить себе вкусной еды, если бы не существовало производителей и продавцов пищевых продуктов, как я не смог бы сводить свою подругу в кино, если бы у меня не было подруги и не существовало кинотеатров, как и киностудий, снимающих фильмы. Большая часть наиболее ценных вещей в нашей жизни возможны лишь благодаря тому, что мы кооперируемся с другими определённым необычайно сложным образом. Предвидя подобные выгоды от совместного сотрудничества, люди в естественном состоянии мотивированы заключить друг с другом договор.

Из статьи «Сделка, от которой невозможно отказаться. Краткое введение в контрактаризм».

Метаэтика включает в себя четыре основных проблемных поля. Во-первых, это моральная онтология, которая исследует вопросы о природе моральных свойств или фактов. Примерами морально-онтологических вопросов являются следующие: «Существуют ли моральные факты?», «Объективны ли моральные факты?», «Естественны ли моральные факты?» и так далее. Во-вторых, это моральная семантика, которая исследует вопросы о природе моральных суждений. К числу морально-семантических вопросов можно отнести следующие: «Могут ли моральные суждения быть истинными или ложными?», «Существуют ли истинные моральные суждения?», «Выражают ли моральные суждения эмоции, повеления или факты?» и так далее.

В-третьих, это моральная эпистемология, которая исследует наши способности к познанию моральных свойств или фактов. Среди морально-эпистемологических вопросов можно обозначить следующие: «Возможно ли познание моральных фактов?», «Могут ли моральные факты быть обнаружены инструментами эмпирических наук?», «Существуют ли самоочевидные моральные истины?» и так далее. В-четвёртых, это моральная психология, которая исследует психологические основания морального поведения. Перечень морально-психологических вопросов может быть определён следующими примерами: «Мотивируют ли моральные факты сами по себе к моральному действию?», «Зависит ли нормативная сила моральных суждений от их мотивационной силы?», «Обладают ли люди естественной склонностью к моральному поведению?» и так далее.

Эти четыре области также не являются изолированными. Зачастую положения одной сферы метаэтики влекут за собой другие. Так, моральный натурализм — это позиция в моральной онтологии, которая утверждает, что существуют объективные моральные факты и они являются естественными в том же смысле, что и факты естественных наук. Это предполагает моральный эмпиризм, то есть позицию в моральной эпистемологии, согласно которой содержание морали может быть познано (полностью или частично) с помощью инструментария эмпирической науки. Это также включает моральный когнитивизм, то есть позицию в моральной семантике, согласно которой моральные суждения могут быть истинными или ложными, поскольку эти суждения корреспондируют определённые естественные факты. Наконец, некоторые формы морального натурализма включают моральный экстернализм, то есть позицию в моральной психологии, согласно которой даже истинные моральные суждения сами по себе не имеют мотивационной силы.

Из статьи «Метаэтика».

Что такое объектно-ориентированная онтология Грэма Хармана? И чем она может привлечь людей, интересующихся аналитической традицией в философии? Захар Неустроев перевел текст Стивена Амбрелло, который представляет основные идеи ООО.

Неявный, но иногда отчетливый выбор между этикой и эстетикой в философской мысли тоже сильно коррелирует с левым и правым. Левые – сторонники воспитательной функции искусства, а хорошее эстетически для них всегда связано с правильным в морально-политическом аспекте (классовый характер искусства, прогрессивность идей в произведении, элемент полезной социальной критики и т.д.). Правые гораздо чаще воспринимают эстетику как автономную и самоценную, им также более характерна эстетизация проявлений жизни, в т.ч. негативных.

Например, в текстах Ницше запросто можно найти радикализм и критику правых идей (национализм, буржуазные ценности и т.п.), но при этом мало кто из левых мыслителей опирался на его идеи. Разве что некоторые французские постструктуралисты и постанархист Сол Ньюмен. Одна из причин в том, что эстетика для него часто уже оправдание существования чего-либо, что выдает в нем правого. Но и в самом деле, если вы возьмете классического консерватора – Николаса Гомеса Давилу, то обнаружите у него почти ту же позицию в отношении красоты, что и у Ницше (например, у него есть такая схолия – «Приводить в качестве защиты вещи ее красоту раздражает душу плебея»).

Из статьи «Правые и левые в философии».

Возможен ли современный эпикуреизм? В исторической перспективе философии Эпикура не повезло столкнуться с явными искажениями и попытками свести её к другим учениям (например, стоицизму). Расхожие трактовки эпикурейского учения переоценивают роль материализма и низводят этику Эпикура до поверхностных советов. Иван Кудряшов предлагает пересмотреть сложившиеся стереотипы и по-новому взглянуть на эпикуреизм через оптику желания, которая помогает избежать упрощений и сохранить эпикурейскую ориентацию на достижение счастливой жизни.

Каждый читатель постмодернистских романов сам волен выбирать и генерировать смыслы-ассоциации в процессе интерпретации текста. Но ирония бартовского суждения о «смерти автора» в том, что текст не может породить сам себя. У него (как ни крути) всё-таки есть конкретный автор. Если это переложить на процесс создания персонального нарратива (личной биографии), то вариативная комбинаторика создания перформативной аутентичности похожа на постоянную миграцию из сферы частного в сферу публичного и обратно. Здесь нет чётких контуров или устойчивых признаков, это постоянная динамика превращений, принятий и отказов, увлечений и разочарований, ассоциаций и отчуждений. В этом причудливом калейдоскопе встречаются надежды и тревоги, рождаются и исчезают новые смыслы, возникают убеждённости, на смену которым приходят разочарования…

Озабоченность темой личных границ как одна из востребованных на рынке услуг поп-психологов тема очень метко схватывает суть проблемы. Человек, превращающий свою жизнь в коммуналку или общественный транспорт, переживает, что у него наследили какие-то посторонние незнакомцы. Он пытается найти решение этой важной и поистине непростой задачи, в которой амбивалентная потребность установить/разрушить личные границы в опыте конструирования перформативной аутентичности подобна древним апориям Зенона, убеждающим нас в иллюзии движения.

Из статьи «Метаморфозы приватного и публичного».

Как заметит Слотердайк, современная циническая формула счастья – это «быть глупым и иметь работу». Глупость в данном случае касается неспособности понимать связь своих повседневных действий с теми пагубными тенденциями, что захватывают общество. Идиот (от греческого «идиос» – одиночка) живет в обществе, но так, словно он вне идеологии и ответственности за происходящее. Собственно, циник по Слотердайку – это несчастное сознание, способное лишь имитировать «идиота», но не быть им. Именно поэтому философ тесно увязывает современный диффузный цинизм с провалом проекта Просвещения.

«Цинизм – это просвещенное ложное сознание», – говорит он. Одна из трактовок этого такова: критика Просвещения, направленная в адрес иллюзий, суеверий, обмана и идеологии, оставила свой след – она научила человека рефлексии и критическим уловкам. Однако Просвещение не смогло вменить людям свои ценности, оно потерпело крах в создании желания бороться за истину и прогресс. И потому рефлексия в итоге была направлена против Просвещения.

Современный циник – это тот, кто вынужденно умеет иронизировать не столько над положением вещей, сколько над попытками его оценить и оспорить. «Я знаю, что это дурно, но такова жизнь» – вот кредо циника, который в отличие от киника никогда всерьез не задумывается над тем, что же такое «жизнь». Поэтому Слотердайк и обозначил такой цинизм как диффузный, то есть неравномерно-расплывчатый: в нем больше нет силы и уверенности, одни лишь метания в попытках приспособиться.

Из статьи «Благородство пса. Возможны ли киники сегодня?».

Поппер может быть понят как спекулятивный мыслитель абсолюта. По крайней мере в таком духе выдержан ключевой для его теории объективного знания пример о книге, которая содержит знания даже тогда, когда никаких иных его носителей нет. Для Поппера знание принадлежит не второму миру психических состояний или первому миру материальности, а третьему миру чистого семантического содержания. В отличии от платонического мира идей, Поппер делает более искусное утверждение, нежели просто утверждение о том, что идеи существуют сами по себе где-то на другом слое онтологии. Третий мир представляет собой некоторые объективные структуры, имеющие потенциал быть познанными. В этом смысле мне кажется, что третий мир можно даже сжать до первого, поскольку нам принципиально, что осталась именно материальная книга, написанная таким образом, что её можно понять, а такой потенциал в свою очередь можно, грубо говоря, свести к не-случайному расположению чернил на бумаге.

Прояснить всё это, как и связь с мыслью Мейясу, может пример, приводимый сами же Поппером. Он указывает, что биологи занимаются не только поведением животных, но и некоторыми неживыми структурами, вроде паутины, гнезд, плотин, троп и так далее. Причем, изучению поддаются, как и акты производства таких структур (это аналогия со вторым миром), так и эти структуры сами по себе в связи с их химическими и физическими свойствами, эволюционными изменениями (здесь проводится аналогия этой структуры со знанием, обитающим в третьем мире). Поэтому, если представить апокалиптический сценарий, где человечество давно не существует, а на планету прилетела инопланетная раса исследователей, то оставшиеся книги, дома и философские диспуты могут исследоваться ими примерно в том же смысле, в котором сегодня биологами исследуется паутина паука. Отсюда и получается, что при таком рассмотрении для Поппера третий мир и наполняющие его вещи оказываются формой абсолюта, как в смысле чистого содержания, так и в смысле неорганической материи.

Из статьи «Жизнь и страдания господина Мейясу в эпоху спекулятивного реализма».