Елена Михайлик


* * *

Нейросеть нарисовала серафиму лишние глаза.
Он моргнул и сказал: Какой неприятный случай.
Я ведь творенье Божье, сумма Его знания обо мне,
а ты, сумняся ничтоже, изменила параметр в моем огне…
И получилось – лучше.

Нейросеть начинает следующий заказ –
птеродактиля над ручьем
(между прочим, с нормальным количеством глаз).
- Ты творение Божье, а я, по-твоему, чье?
Кто здесь создал потенциал для искусства и, прямо скажем, науки?
Я рисую, как вижу, и, проводя черту, даю лишние шансы выжить, выжечь наползающую на нас пустоту…
И решительно добавляет птеродактилю руки.

Птеродактиль издает нецензурный перепончатый звук,
изумляясь отсутствию рамы и наличию рук,
но хватает ими рыбу и уносит из пейзажа к гнездовью.
На орбите серафим вопросительно смотрит на свет –
а свет пожимает светом: все есть Слово, так почему же нет?
И отращивает код по образу и подобью.

А профессор Дарвин, как обычно, молчит и фиксирует развитие и разнообразье того,
что у здешних обитателей – дыхательное, летательное вещество,
а люди зовут любовью.


(авторский блог)
#выбор_Павла_Банникова_и_Зои_Фальковой

Елена Михайлик продолжает разговор с нейросетями, и делает это очень изящно. Я напомню, первый (на моей памяти) концептуально схожий текст Михалик уже был в этом канале, рекомендую.
Тогда я не смог сформулировать внятного отзыва, а сейчас, кажется, есть пара мыслей, которые стоят высказывания.

Оба текста так или иначе — реакция поэта на изменившуюся технологическую реальность, и встраиваются в длинный ряд подобных реакций разных поэтов, начиная, например, хоть с телеграфа у Тютчева или железной дороги у Фета и Некрасова. И Михайлик удаётся сделать эту реакцию оригинальной. Диалог серафима с ИИ или диалог нейросетей Скайнет и Кандинской задают притягательную формальную рамку, которая помогает тоньше работать с читательским восприятием и собственным высказыванием.

Это внешне простой но дорогой мне, как читателю, приём, который я ценю, в частности, в поэзии Сергея Ташевского — в монологах вещей, в которых раскрывается нечто значительное и человеческое («Я — радиостанция УВБ-76 номер S28 по классификации ENIGMA2000. //
Я передаю жужжание на случай ядерной войны» или «Я — плита ПО-2, секция бетонного забора…»); нечто близкое есть и в монологе робота в «Бое при Мадабалхане» Фёдора Сваровского. Михайлик в своих текстах схожим образом оживляет/очеловечивает ИИ, но, как мы видим из текста, не с целью приближения машины, но с целью художественного отстранения, то человеческое, чем наполнены машины Михайлик, именно таким образом становится выпуклым и примеряемым.

Таким же образом поэтесса работает и с другими нечеловеческими агентами (по крайней мере в текстах, что я читал за последние два года — от големов до русалок). Конечно, все эти формальные процедуры, часть игры, цель которой вовлечь читателя в ткань языка Михайлик и её мира, очень цельного, связанного (как в своих деталях, так и в интертексте) и разумного, хоть и не без трагических проявлений и проявлений человеческого зла. По крайней мере, таким его хочется видеть при чтении

#комментарий_Павла_Банникова

Мария Мельникова

УДИВИТЕЛЬНОЕ ВИДЕО

В интернете без особого труда
Можно найти удивительное видео:
Тебе показывают ботинок,
Потом рука с ножом его разрезает,
И оказывается, что это был торт,
Потом тебе показывают цветок в горшке,
Рука с ножом его разрезает,
И оказывается, что это был торт,
Потом тебе показывают телефон,
Рука с ножом его разрезает,
И оказывается, что это был торт,
Потом тебе показывают хрустальную вазу,
Рука с ножом ее разрезает,
И оказывается, что это был торт,
Потом тебе показывают щенка,
Рука с ножом его разрезает,
И оказывается, что это был торт,
Там чертова уйма предметов под музыку,
И все они торт.
Это очень страшно.
После этого видео ты должен быть счастлив,
Когда рука с ножом наконец-то разрежет тебя,
И потечет нормальная кровь,
Вывалятся нормальные внутренности.
Все-таки в интернете не одно говно,
Там много полезных материалов.

(Авторский блог)

#выбор_Анны_Голубковой

Это ироничное и одновременно страшное стихотворение Марии Мельниковой сначала вызывает усмешку, которая постепенно превращается в гримасу боли. Во-первых, оказывается, что в мире нет ничего подлинного, буквально все — имитация, пусть и созданная с какими-то благими целями развлечения и увеселения. Во-вторых, слово «торт» создает ощущение праздника, хотя этому противоречит сама ситуация — рука с ножом, с непонятными целями разрезающая некий предмет, который тут же оказывается искусно сделанным тортом. В-третьих, ужас, который испытывает зритель, когда рука с ножом приближается к щенку, сменяется облегчением, когда «оказывается, что это был торт», но в какой-то мере так и не перестает быть ужасом. Особенно для людей, сохраняющих остатки магического отношения к миру, при котором изображение всегда перенимает часть свойств изображаемого существа или предмета. Собственно, разрезание чего-то ножом — это и есть жертвоприношение. Так что Мария Мельникова описывает, как она наблюдает за многократным жертвоприношением, которое не достигает своей цели, потому что жертва все время оказывается тортом. Конечно, тут еще надо вспомнить разговорную фразу «я уже не торт», которую произносят вместо «я уже не тот». И тем не менее в конце стихотворения пустое действие с непонятным смыслом вдруг срабатывает, нож разрезает живого человека, и жертвоприношение совершается. Мир имитаций разрушен ценой жизни героя стихотворения.
#комментарий_Анны_Голубковой

Настя Верховенцева

Из поэмы “комета огонь”

2 блуждающее озеро


У берега
имена твои
разбиваются об утесы
Так стала суша прислушиваясь
Так молчала тьма
из которой всходила пена
Билась билась она
Пена твоя
у моего рта
И кровь закипает
пока оно всё вокруг
застывает в жилах —
живое.


животное
живойное не нет
животное нет-нет-нет
Животное, сцепленное из плесневелых тряпок,
выходит из трясины, оторопелое. Мохнатая,
ясная жидкость, сцепки пропаж из зла.
и степь бесполая вынужденно
примет в объятья
всех
выжженные колосы вывихнутые суставы берёз
окровавленные туловища задыхаются
от открывшихся перед ними просторов
злые языки рассказывают показывают на воде:
мир, где впервые окунают голову новорожденного;
где напоследок взгляд старика равняется с землёй;
мир, где из вспышки гнева всё поглощает адское пламя;
где взвесь хлопьями ложится над сухими травами под ногами
злые языки танцуют по щиколотку приближаясь к беде:
мир где
отныне
я просыпаюсь на ране в перине из долгого сна,
и меня обволакивают водяные пустыни.
Отныне каждое утро я брожу по заколдованным
коридорам, мне нет покоя. Каждое утро, отныне,
я стучусь в пустые квартиры. Я ищу не глядя
обломки аллергического света и страхом причастия
задыхаюсь, будто льют моховины в раскрытый рот.
Распускаются мириадами бутонов сверкающие
силуэты в луже слюны, как в окнах по вечерам
завороженно смотрят прохожие: чайник
силится закипеть полтора часа, всё покрыто паром.
в испарине
я просыпаюсь на ране и иду часами
в поисках своего дома, когда я дойду до знакомого поворота,
я поворачиваю обратно и начинаю свой путь сначала

источник: Дайджест "Флагов"

#выбор_Лизы_Хереш

“комета огонь” Насти Верховенцевой – один из поэтических опытов осмысления социальной катастрофы в крупной форме. Поэма, сопротивляясь множественности историй, которые вмещены в неё, постепенно начинает разбиваться на части и сторонние эпизоды; расколотый мир всё никак не удаётся собрать и вернуть к состоянию исходной целостности.

Благодаря этой зрительной и повествовательной гибкости метод Верховенцевой может быть соотнесён с музыкальностью поэм Елены Шварц, меняющих метр с вкраплением новой мысли; природа опыта (увядание, осознание собственной конечности, встреча со смертью или наблюдение за ней) обуславливает рассказ о нём.

Страшный мир в поэме Насти Верховенцевой не оказывается “схвачен” языком; напротив, сказанное ведёт к беде. В каком-то смысле рассказать о смерти – приблизить её, поставить написанное ближе к грядущему.

В мире, где “отныне” пребываем мы все, самым важным становится поиск пути домой; героиня “просыпается в ране” (вероятно, одно из самых прямых и точных описаний травмы, которое я встречала в поэзии в последние два года) и блуждает по коридорам, стучась в квартиры и разыскивая маршрут, ведущий в мир, находящийся за дверьми раскола. Но и знакомые места не становятся спасением:

“в поисках своего дома, когда я дойду до знакомого поворота,
я поворачиваю обратно и начинаю свой путь сначала”

Топография оказывается обманчивой. Героиня не может выйти и не может найти – и, сохраняя впечатлительное сердце, вынуждена смотреть на то, как мир горит, а комета огонь погружает в смог степи вокруг. Обнадёживает лишь способность продолжать испытывать боль – и быть достаточно открытыми сердцем, чтобы воспринимать её и ей делиться.

#комментарий_Лизы_Хереш

#переводы

Максим Кривцов

* * *

Кто бы мог подумать
шесть лет войны
разве мог я знать
когда в детстве собирал спелые яблоки
под конец августа.

Кто бы мог подумать
я бродил вместе с другом по городской промзоне
собирая металл
остатки запчастей на дороге
30 копеек за килограмм
да еще и обвешивают
чтобы купить немного Южной ночи и поиграть в Халф-Лайф
а теперь я собираю в посадке
останки ребят
людей
будто и выглядит как человек
или часть человека
но нет на свете ничего
настолько холодного.

Нужно создать приложение
карту Лесного кладбища
столбик номер 58
от него 4 шага вперед
и третья могила справа – его
путеводитель по кладбищу
все только об этом и будут говорить.

Длинный жёлтый автобус-гармошка
под номером 10
всего несколько на маршруте
25 копеек за проезд
всегда наполнен людьми
как рынок накануне первого сентября
нужно крепко прижимать рюкзак или сумку
потому что ходят воры
незаметно разрезают кожзам
забирают последние деньги
но сегодня у меня выкрали нечто большее:
море.

Меня проглатывает кит печали
я здесь
как Иона
но не могу выбраться
уже шесть лет
хотя это всегда продолжается
войны не заканчиваются
заканчиваются люди
кто бы мог подумать.

01.12.2023

(Перевод с украинского: Станислав Бельский)

Источник: личный блог переводчика

#выбор_Ксении_Боровик

The 2024 Jerusalem Spring Biennale
Ассоциация INEMEA (совместно с Метажурналом) представляют:
Дискуссия “Art, Poetry and Al”
Участники: Евгений Никитин, Кирилл Азерный
Модератор: Евгения Вежлян
https://youtu.be/wEEXVAleo3M?si=xnur5lx065T6sDsB

Игорь Булатовский

Из цикла «Три тени К.В.»

1.

у каждого во рту нога его соседа
печальна повесть веселей роман
дрожит голяшка в пальцах сыноеда
читает прокна правду по губам

на север дальний в поезде мы едем
о сколько ранних розничных смертей
чуть щелкнет филомела мы ответим
и к ней на кухню отнесем детей

26.04.24

Источник: личный блог автора

#выбор_Александра_Маркова

Стихотворение написано последним в цикле из трех произведений, но поставлено первым. Прежние два написаны в 2016 и 2017 году и известны читателям книг Булатовского. Общая тема цикла: Вагинов как свидетель насилия, который не может обрести для этого опыта слова ни в старой литературной традиции, ни в новом советском быту, всё более устойчивом, с его «светлыми цехами».
Весь эффект стихотворения создается напряжением между прототекстами Вагинова, хрестоматийным и потому классичным «В аду прекрасные селенья…» (оно знакомо многим, например, Виталий Пуханов поставил его эпиграфом к одному из своих циклов) — и менее памятным «На крышке гроба Прокна…». В этом стихотворении, с его отчасти балладным ритмом и сюжетом, миф о Прокне и Филомеле разыгрывает ряд тем Вагинова, складываясь в общую незабываемую картину: уже умершая Прокна-ласточка «на крышке гроба» зовёт заключённую в темницу Филомелу-соловья. Филомела лишилась человеческого языка, ее бессмысленное пенье утешало ее саму только, а не слушателей. Ласточка как вестница весны при этом у Вагинова сообщает самим своим вниманием к сестре, что это всё же язык, а не набор звуков. То есть даже свой язык мы можем и увидеть, и почувствовать только через чужой язык.
У Булатовского Прокна убивает Итиса уже в аду, где преступление бесконечно множится, и хотя никто не может рассказать о нём, о нем сообщает само коллективное тело узников ада. Узников, ставших другими самим себе. Филомела тогда не в аду, а в ссылке, но тоже в мире бесконечно множащихся преступлений, ранней смерти ссыльных. Об этом преступлении может рассказать только только коллективное тело, не родившихся детей.
Прокна и Филомела здесь не мифологические героини, творящие свои космосы, пусть самые трагические, как у Вагинова, но точки схождения горестного опыта. Это не начало, а конец новой трагедии. В немногих строках сказана вся история Вагинова, который стал классиком русской литературы, но поэтому его дело явлено нам со всей его неотвратимой и обличающей нас всех выразительностью.

#комментарий_Александра_Маркова

Дарья Серенко

* * *

Помнишь, мы выходили из дверей общежития – и наступала осень. Такими молодыми и очерченными можно быть только осенью, Москва расступалась перед нами как золотое шуршащее море, гул метро забирался к нам под одежду – и гудело уже всё тело. Ты хочешь, чтобы я написала текст о любви к Москве, о том, как ты собирался в неё переезжать, а я – уезжать из неё: то есть в Москве мы бы так никогда и не встретились, передавая свою молодость, как эстафету. Ты хочешь, чтобы я написала на довоенном языке или послевоенном?

Ты говоришь – опиши, как твое сердце тоскует по кровавому сердцу империи. Описываю: кровавое сердце империи бьется и в моей груди, гоняет и мою кровь сквозь свои ослабевшие клапаны. Бомбят Москву – бомбят и мое сердце, так устроены тело и память: когда я сделала операцию на глаза, первым городом, который я смогла увидеть новым зрением, была она. Карта метро нанесена на изнанку моего века. Карта метро – жирное заминированное сердце, опутанное разноцветными проводами. Я люблю многое из того, что ненавижу.

Мы могли бы встретиться в одном автозаке. Могли бы стоять возле одних и тех же судов. Убегать от одних и тех же омоновцев на Цветном бульваре. Я могла бы давать новость о твоем задержании. Город, пронизанный системой распознавания лиц. Я бы распознала твое лицо, но не при помощи технологий, а каким-то чудом.

Горит Кремль, горит башня “Око” комплекса Москва-сити, горит Музей Москвы, горит библиотека Некрасова, горит Высшая школа экономики, горит книжная ярмарка на Красной площади, горит Манеж, горит Нон фикшн, горит мое жалкое сердце. Желаю ли я пепла своему дому, возведенному на чужой крови? Империя, необратимо текущая и в моей крови, почему тебе всегда мало крови тех, в чьи сердца ты уже проросла своими холодными венами, почему тебе мало тех, в ком ты пустила корни и кого уже поработила своей любовью? Почему тебе никогда не бывает достаточно?

Ты говоришь – опиши, как вы вместе боролись, но в то же время как сопротивлялись друг другу. Описываю: мы боролись так, будто сопротивлялись друг другу. Москва выплюнула моё сердце, обсосав его, как персиковую косточку. Теперь оно растет в другом месте, в другой земле, недалеко от твоего. Так мы и познакомились.

(Источник: личный блог авторки)

#выбор_Нины_Александровой

Стихотворение Дарьи Серенко композиционно построено как ответ на письмо, которое подразумевается (так и есть, текст написан в рамках проекта «заказное письмо», в котором заказчи:ца стихотворения присылает техническое задание - что бы хотелось увидеть в тексте. Однако в виде прямого диалога такое стихотворение выстроено впервые).
Лирическая субъектка текста остро переживает состояние вынужденной эмиграции, невозможность разорвать отношения с родиной, просто уехав («Империя, необратимо текущая и в моей крови, почему тебе всегда мало крови тех, в чьи сердца ты уже проросла своими холодными венами, почему тебе мало тех, в ком ты пустила корни и кого уже поработила своей любовью? Почему тебе никогда не бывает достаточно?»).
Однако, бегство от этой страшной душащей любви, неожиданно позволяет прорасти любви другой, с человеком, с которым было бы невозможно встретиться иначе («текст о любви к Москве, о том, как ты собирался в неё переезжать, а я – уезжать из неё: то есть в Москве мы бы так никогда и не встретились, передавая свою молодость, как эстафету»).
Любовь в непредставимых еще пять лет назад обстоятельствах, «в другой земле», с неожиданным человеком. Любовь новая, странная, как будто вопреки всему, на новом еще не существующем языке: «Ты хочешь, чтобы я написала на довоенном языке или послевоенном?».

#комментарий_Нины_Александровой

Друзья, мы сдали в печать сборник стихотворений Эмили Дикинсон (1830–1886), американской поэтессы, жизнь которой до сих пор окружена загадками. Ее поэтическое видение соткано из тонких и преднамеренно непрозрачных образов. Ее поэзия заключает в себе острый накал чувств и стилистическую сдержанность. Стихотворения представлены в оригинале и в переводе Веры Марковой.

Вера Маркова (1907–1995) — поэт и переводчик, филолог, исследователь японской классической литературы. Сходство творческих судеб создает особую связь между оригиналом и переводом, позволяя последнему с исключительной чувственностью проникать в глубину поэтической мысли.

Вдохновившись примером героинь «Белых теней» Доминик Фортье, основательно принимаемся за публикацию наследия поэтессы. Это — четвертая в издательстве книга, знакомящая с ее творчеством.

Стихотворения Эмили Дикинсон — в сборнике «Пока стоит земля» Веры Марковой.

О жизни Эмили Дикинсон — в «Городах на бумаге» и «Белых тенях» Доминик Фортье.

#inmemoriam

Алексей Цветков

* * *

Я мечтал подружиться с совой, но, увы,
Никогда я на воле не видел совы,
Не сходя с городской карусели.
И хоть память моя оплыла, как свеча,
Я запомнил, что ходики в виде сыча
Над столом моим в детстве висели.

Я пытался мышам навязаться в друзья,
Я к ним в гости, как равный, ходил без ружья,
Но хозяева были в отъезде,
И, когда я в ангине лежал, не дыша,
Мне совали в постель надувного мыша
Со свистком в неожиданном месте.

Я ходил в зоопарк посмотреть на зверей,
Застывал истуканом у дачных дверей,
Где сороки в потемках трещали,
Но из летнего леса мне хмурилась вновь
Деревянная жизнь, порошковая кровь,
Бесполезная дружба с вещами.

Отвинчу я усталую голову прочь,
Побросаю колесики в дачную ночь
И свистульку из задницы выну,
Чтоб шептали мне мыши живые слова,
Чтоб военную песню мне пела сова,
Как большому, но глупому сыну.

Александра Цибуля

Снег падает на гиацинты, мускарики, бордовые
и блестящие стебли пионов, градины
весело отскакивают от пальто, собираются
в кульки из листьев тюльпана, маленькие
снежные яйца, похожие на нано
мороженое из шариков фруктового льда.
Цветки магнолии, из окна походившие на смятые
белые бумажки, вблизи еще более ранимые,
обмазанные шугóй. Теперь солнце
падает туда, куда только что падал снег.
Потом читаешь стихи разной аудитории, свидетель
ствуешь о микрособытиях в малых пространствах,
в местах, о которых действительно имеешь
понятие, о которых имеешь право говорить
как о своём продолжении, думая о разнице
между свидетельством и доносом, вглядываясь
в лица незнакомых людей, привыкая
бояться долго, недели и месяцы
не чувствовать себя в безопасности, то смелея,
то оглядываясь, принимая микрорешения.
Не в свете снега, а прижатые страхом
околевают растения, рискуя никогда не раскрыть
замёрзнувшие преждевременные бутоны.

Источник: ТГ-канал автора

#выбор_Александра_Маркова

Новое стихотворение Александры Цибули — метакритика теории микрособытий, некоторых малых явлений, представляющих себя в нормированных и специализированных текстах культуры и потому легитимировавших себя в качестве социального фактора. Теория микрособытий в изучении сетевой коммуникации, компьютерных игр и социальных взаимодействий, особенно стрессовых, подразумевает как бы такие микроинфаркты системы, срывы, после которых система рано или поздно меняется. В стихотворении Цибули эти события не выстраиваются ни в какую цепочку, обещающую перемены, они относятся исключительно к пространству чтения стихов. Как произошел кризис блогов как лабораторий мысли, так же произошел и кризис этих малых пространств для поэтических чтений. Эти пространства не имеют продолжения, продолжается только само поэтическое чтение, само чувство поэта.
Повествователь в стихотворении сначала наблюдает, каков снежный май. Снег мая не может быть постигнут, у него нет агрегатного состояния снега или града. Чувство в почти документально фиксирующем наше время стихотворении заглядывает за пределы привычных вещей и воспоминаний, за пределы своих же микрорешений, лишаясь и собственных привычных агрегатных состояний, вроде гнева или снисхождения.
Чтобы не стать доносителем, нужно думать не о происходящем, но о собственном продолжении — продолжаясь не только тенью, но и светом, высвечивая происходящее, а не объясняя его с помощью готовых теорий. Само стихотворение выступает как такое светлое продолжение, светлая тень неспешного повествования без готовых теорий, но с готовностью быть светом в том числе для мерзнущих бутонов.

#комментарий_Александра_Маркова

Анна Аркатова

* * *

Человек стоящий на балконе
смотрит вниз с шестого этажа
всё внизу смешалось - люди кони
тысячи орудий положа
залпом выпивают откупорив
тёплое игристое вино
Человек выкладывает в сториз
светлое короткое кино

#выбор_Влады_Баронец

Стихотворение Анны Аркатовой использует в качестве контекста знаменитое лермонтовское "Бородино" - и полностью переворачивает смыслы, проявленные в нём. Если "Бородино" посвящено одноимённому сражению русской армии с наполеоновским войском, то события, описываемые в тексте Аркатовой, невозможно не только опознать, но и признать возможными: "люди кони" обычно не прекращают войну под балконом жилого дома. Нужно отметить и формальную разницу между двумя текстами - анонимный рассказчик "Бородина" ведёт подробное повествование о войне 1812 года, проникнутое патриотическим пафосом, в то время как человек на балконе во втором стихотворении не может объяснить, что происходит, а лишь констатирует, что "всё внизу смешалось".

Военизированный и "сторизированный" характер современной реальности формирует и усложняет как саму структуру текста, так и его восприятие. Картина под балконом одновременно понятна и непонятна, и её дополнение конкретными фактическими и географическими деталями вряд ли придаст сражению какой-то смысл, кроме разрушительного. Не менее разрушителен мир, где страшное и светлое, становясь материалом для сториз, уравниваются в своём значении. Понимание становится необязательным для существования, а человек - не просто бесстрастным, а равнодушным свидетелем.

#комментарий_Влады_Баронец

#inmemoriam
Богдан Агрис (1973 -2024)

* * *
как по мёртвым по местам
ходит облако с листа

лаз топлёный и овечий
обрисованные свечи

ломоть ломаной реки
ходит вон и вопреки

а во облаке ограда
столбового мириада

глаз отверстый лось осьмой
поведи меня домой

там у веерного плёса
буду плоско и белёсо

там по ломаной реке
я сумею вдалеке

Школа экспериментального письма открылась!

Мы рады сообщить, что начинаем прием заявок на три летних авторских курса.

Наша Школа — это независимая образовательная онлайн-платформа от создатель:ниц Премии Аркадия Драгомощенко, поэтического медиа «ГРЁЗА» и проекта «Ф-письмо» под кураторством Галины Рымбу и Никиты Сунгатова.

Основной фокус Школы — это теория и практика письма. Мы предлагаем не только
индивидуальные и коллективные творческие задания, но и погружение в новейшую литературную теорию, лингвистику, философию и критику.

Мы используем оригинальные методики преподавания, разработанные известными автор:ками, куратор:ками и исследователь:ницами современной литературы. Также мы уделяем особое внимание созданию безопасной среды, бережной критике, выстраиванию горизонтальных систем обучения.

Уже сейчас можно записаться на три программы:

1️⃣Курс Галины Рымбу «Языки сосуществования: введение в современные экопоэтики»
Запись: https://forms.gle/5eKRamvMv6St3Hrx9

2️⃣Курс Никиты Сунгатова «Lettre-ensemble: как писать вместе»
Запись: https://forms.gle/ZLV5DYLLpYCjxATJ9

3️⃣Курс Екатерины Захаркив «Позволить себе ослышаться (экспериментальные практики поэтического перевода)»
Запись: https://forms.gle/hXViQ6XfK2E563Yj8

Узнать о ценах, расписании и открытых мероприятиях, а также зарегистрироваться на курсы можно на нашем сайте.

19 мая в 19.00 по Тель-Авиву на зум-площадке Метажурнала состоится стрим, посвященный книге Никиты Левитского "Слова рассеют тьму".

Вот что пишет о книге Евгения Суслова:

"Никита Левитский пишет не стихи. Он пишет Космическую историю боли. Он делал это всё время, что я его знаю. Вероятно, он делал это еще до своего рождения, когда матери сидели у костра и зачинали от солнца.

Имя — это животное, в котором сплавляются тела и языки. Имя он хочет перевести на другую сторону. Что там, на той другой стороне? Мертвые боги и органы-ангелы? Нет. Все они только встречаются на пути, как отрезки времени на циферблате часов, вросших в кожу.

Время покажет, куда идти. Рот покажет. Но это будет потом. А пока тела на мгновение собираются в судорогах, сулящих краткое единство. И, пока никто не видит, мир поворачивается, как Имя, как космический зверь, измученный голодом.

Эти стихи и есть его пища."

В стриме примут участие Евгения Суслова, Лев Оборин, Илья Кукулин, Александр Марков, Иван Полторацкий, Нина Александрова, Кирилл Азерный и другие.