Дорогие товарищи!

Вот новая лекция с интенсива #квартирник2025, которую мы прочли с Ниной Тимошенко. Мы назвали ее "Интерсубъективность", но это не академическое изложение сложной концепции, а, скорее попытка описать некоторые феномены отношений, которые можно рассматривать через призму взаимного признания или его отсутствия.

Главная идея проста: все феномены отношений можно разместить в поле между двумя важнейшими сюжетами - мифами о Нарциссе и Эдипе, между которыми располагается промежуточное пограничное пространство.
Ну и тем, кому интересна эта тема - очень хорошая лекция про интерсубъективность с точки зрения реляционного психоанализа есть здесь https://2psy.online/conference

Cсылка на видео https://www.youtube.com/watch?v=LXoBP1G-y-c

#пограничнаядинамика #квартирник2025 #интерсубъективность

Слетал на тематическую трёхдневную во Владивосток, вдохновился полученным опытом и сформулировал некие

Тривиальные тезисы про зависимость
(и немного про ментальный метаболизм)

Зависимость можно рассматривать с двух позиций: медицинской модели с фокусом на биопсихосоциальной модели и критериями диагностики, и функциональной, в рамках которой зависимый паттерн рассматривается как способ адаптации. Рассмотрим основные характеристики последней.

* зависимое поведение используется для регуляции эмоционального состояния. Утилизация аффекта может происходить психическим или поведенческим путём. Есть психическое и поведенческое. Непереработанный аффект эвакуируется через защитное поведение. Можно сказать, что индивидуальная траектория судьбы выстраивается вокруг избегания актуализации сложного эмоционального опыта, связанного с нарциссическими, пограничными или шизоидными динамиками. В принципе, общая логика зависимого поведения была описана ещё в метапсихологии Фрейда, когда в «Проекте о научной психологии» он занимался вопросом о механике удовлетворения: инстанция Я стремится избавиться от напряжения, с одной стороны — связываясь с объектом, в отношении которого был получен опыт взаимности, то есть встречи и облегчения, с другой — стараясь избежать повторения болезненных аффектов и состояний. То есть, в случае зависимого поведения предшествующий опыт требуемого удовлетворения был связан с разочарованием и психической болью, поэтому он замещается на более безопасный, но менее адекватный;

* зависимое поведение метит в мета-потребности (безопасность, привязанность и признание), но не удовлетворяет их, а временно устраняет дискомфорт от фрустрации, тем самым поддерживая их хроническое неудовлетворение;

* для зависимого поведения характерно отсутствие выбора «не делать» и свободы отказаться, аддиктивная реализация носит автоматический характер с разной степенью — импульсивной или компульсивной — вынужденности. Зависимому поведению предшествует нестабильное психическое состояние, которое можно описать как пограничное — коллапс наблюдающего эго, нарушение тестирования реальности и прочее; шизо-параноидное — хаос, неопределённость и переживание аффективной затопленности; или как сбой ментализации — путаница между внутренним и внешним, отсутствие когнитивной рамки у аффекта. Анализ этого состояния является важнейшим фокусом в работе. Также эту катастрофу можно описать как состояние психической абстиненции, как нарушение способности к эмоциональной регуляции в отсутствии аддиктивного объекта;

* влечение или тяга к объекту зависимости объясняется предсказуемым и непосредственным изменением эмоционального состояния. Такое требование — конкретное и быстрое успокоение — в случае эмоциональной зависимости является прямым следствием пограничной динамики, когда плохое внутреннее состояние не воспринимается как собственный эмоциональный процесс, а связывается с недостаточно хорошим присутствием другого;

* удовлетворение, в случае зависимого поведения, оказывается буквальным, а не символическим. Во-первых, непосредственное удовлетворение направлено на игнорирование психической проблемы — в виде дефицита ментальных ферментов для метаболизирования протоэмоционального опыта — и регуляцию эмоционального состояния без участия психического аппарата. Во-вторых, конкретное удовлетворение отрицает символический характер желания, то есть его скольжение от одного означающего к другому: любой объект желания только символизирует, то есть предположительно и отчасти выражает истину самого желания. Фиксация на знаке вместо метафоры сужает психический «шведский стол» до одного блюда. Другими словами, такая особенность функционирования ломает психический аппарат как способ конструирования смыслов, заставляя аддикта довольствоваться вчерашними блюдами;

* зависимое поведение можно рассматривать как маниакальную защиту от беспомощности, возникающую вследствие паралича мышления, и попытку перевести пассивное страдание в активное противодействие;

* трудности с эмоциональной регуляцией, в свою очередь, являются проблемой интеграции психического, на которую можно смотреть с точки зрения личностной организации как универсальной способности сохранять стабильное функционирование в различных областях жизни, иметь устойчивость к негативному опыту, придавать ему смысл и сохранять контроль над импульсами;

* паралич психического аппарата, затрудняющий формирование новых смыслов, приводит к ситуации, при которой человек, страдающий аллергией на молоко, настойчиво требует на завтрак манную кашу и латте. Другими словами, страдает от имеющихся значений — которые являются результатом переработки репарационной травмы, — не имея возможности сконструировать новые. Собственно, в этом месте возникает ответ на вопрос: возможна ли свобода воли в условиях детерминизма (во всём виновата сами знаете кто);

* расширенное понимание феномена зависимости ввергает нас в депрессивную позицию: мы понимаем, что любой, даже самый хороший опыт, если рассматривать его как более или менее удачную компенсацию, стоит на травматическом фундаменте. Если немного выйти за пределы круга света, отбрасываемого фонарём (под глазом), можно попасть в темноту, полную довербальных призраков;

* таким образом, психическая дыра, как отсутствие мышления или работы альфа-функции, не затыкается конкретной аддиктивной реализацией; в работе нам придётся переходить от поведенческого уровня, направленного на избегание неясности и хаоса, к до-символическому уровню, из которого может родиться новый, непредсказуемый порядок. Трагедия Эдипа, пронизанная неумолимой неизбежностью, размещается где-то между Дионисом и Аполлоном — в осцилляции между шизо-параноидной и депрессивной позициями.

#зависимость #сепарационнаятравма #символизация #пограничнаядинамика

Дорогие товарищи! Мы согласовали приглашенных лектров на новый сезон для курса "Психиатрия для психологов" и вот что у нас получилось:

Алексей Демьяненко
Психиатр-психотерапевт, сертифицированный гештальт-практик, член EAGT, сертификат GATLA, руководитель регионального отделения РПА ( Санкт-Петербург), супервизор РПА

Клиническое применение гештальт подхода. Различные парадигмы гештальт терапии

Владимир Снигур
Врач-психотерапевт, преподаватель, переводчик-синхронист, эксперт по анализу невербальной коммуникации, член Ассоциации специалистов в области клинического гипноза, аккредитованный супервизор ОППЛ, сертифицированный ТФП-терапевт, член РОТФП

Расстройства личности с точки зрения ТФП

Андрей Валамин
Сертифицированный терапевт, супервизор, преподаватель гештальт-терапии (серт. МИГиП, МГИ). Сертификат «POST-GRADUATED TRAINING IN ADVANCED GESTALT-THERAPY» Фрацузского Ин-та Гештальт Терапии (трехлетнее обучение у Ж.-М. Робина). Ведущий тренер МГИ

Системные стратегии терапии

Юлия Фишер
Клинический психолог, психоаналитический психотерапевт

Работа с аутистическим спектром

Сергей Бабин

Президент Российской Психотерапевтической Ассоциации (РПА). Врач-психотерапевт высшей категории, доктор медицинских наук, профессор кафедры психотерапии, медицинской психологии и сексологии Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова

Соматоформные расстройства

плюс 4 традиционных вебинара с клиническим разборами

Можно участовать только в вебинарах нового сезона или, если вам не хватает знаний по клинической психиатрии, во всем курсе
Подробная информация по ссылке https://2psy.getcourse.ru/

Здравствуйте, товарищи!
Вот, в качестве субботнего энтертаймента, предлагаю посмотреть небольшую и простенькую лекцию про идентичность и всякие крищисы, с ней связаннын. Сейчас на группе как раз поднялась тема про экзистенциальные кризисы, кажется, сейчас это очень частая тема

#двенадцатыйдальневосточный 

https://youtu.be/8teOXDi8Py4

Товарищи, проверим теорию 6 рукопожатий!

Две прекрасных коллеги начинают проект в Германии - уверен, всем, кто там окажется, очень повезет!

Всех знаю лично, давно и очень впечатлен их профессионализмом. Вероника была одним из первых моих супервизоров, когда я еще только начинал путь в гештальт-подходе. С Аленой много лет работали на Алтайском интенсиве, вели группы 2 ступени. Если хотите лучше познакомиться с Аленой, в добавлю ссылку на лекции, которые мы вместе читали.

Попрошу всех неравнодушных рекомендовать и репостить! Да пребудет с нами осознанность, актуальность и ответственность)

Ссылка на программу: https://gestalt.ru/program_1_stage/programma-1-j-stupeni-182/
И чтобы было немного пользы
Это лекция про зависимость- youtu.be/90d1SMYBaco
А эта про терапевтические отношения - https://youtu.be/UKAJWfdtyIs

Вот!

ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА

Товарищи! В этот понедельник прошел первый вебинар-клинический разбор курса "Психиатрия для психологв. Клинические аспекты гештальт терапии".

В этот раз проводили дифференциальную диагностику между психотическим и не-психотическим состояниями на примере нервной анорексии - пациентка с расстройством пищевого поведения демонстрировала снижение энергетического потенциала и нарастающую социальную отчужденность, что наводило на мысли о разворачивающимся эндогенном процессе.

Как всегда на таких встречах мы с Алексеем Андреяновым проводили психиатрическое интервью, а затем обсуждали впечатления, гипотезы и контр-перенос участников, паралелльно формулируя терапевтические мишени для практикующего психотерапевта.

Вот к каким выводам удалось прийти в результате проведенного разбора (возможно, вам будет интересны наши размышления):

Основной диагноз пациентки – нервная анорексия (F50.0 по МКБ-10). Данный диагноз обоснован характерной симптоматикой: у пациентки отмечается значительно сниженная масса тела (в анамнезе вес снижался вплоть до 36–42 кг, что существенно ниже нормы для её роста и возраста). Согласно МКБ-11, анорексия определяется как состояние с существенным дефицитом веса, не обусловленным соматической болезнью или нехваткой пищи. Кроме того, присутствует упорное стремление предотвращать восстановление веса – пациентка ограничивает питание, выбирает только низкокалорийные продукты, вызывает рвоту после еды, злоупотребляет слабительными. Эти поведенческие паттерны соответствуют критериям расстройства: при анорексии наблюдается постоянное ограничение калорийности (иногда – эпизоды очищения через рвоту или слабительные, чрезмерные физические нагрузки) в сочетании с интенсивным страхом прибавки массы тела. Пациентка открыто выражает боязнь поправиться и искажённо воспринимает свой облик – даже при критически низком весе она считает себя «толстой». Вес и форма тела явно неадекватно влияют на её самооценку (фактически становятся центральной ценностью). Подобное искажённое восприятие тела носит характер сверхценной идеи (она убеждена в излишней полноте вопреки объективной истине).

У пациентки, наряду с пищевыми нарушениями, отмечены некоторые симптомы, которые требуют дифференциальной диагностики с расстройствами шизофренического спектра (в частности, с шизофренией – код F20, и шизотипическим расстройством – F21 по МКБ-10). Это прежде всего указания на «навязчивые мысли» и ощущение, что «мысли – как будто не её», а также эпизоды аффективной нестабильности, возможные нарушения восприятия и выраженная социальная дисфункция.

Однако, проведенное обследование показало, что клинические проявления не удовлетворяют диагностическим критериям шизофрении: отсутствуют устойчивые бредовые идеи или галлюцинации, а феномены «чужих мыслей» носят, вероятно, обсессивный характер, связанный с анорексией. К тому же нет признаков характерного разстройства мышления (ассоциативного распада, нелогичности). Кроме того, любые подозрительные симптомы можно объяснить тяжёлым соматическим состоянием (на фоне истощения у пациентов с анорексией могут возникать транзиторные нарушения – например, ощущение дереализации, снижения концентрации, даже депрессивные психозы при критически низком весе). Известно, что для диагноза шизофрении нужно исключить, что симптомы являются следствием другого состояния (например, медицинского заболевания или токсического влияния). В нашем случае «псевдопсихотические» явления, скорее всего, вторичны по отношению к расстройству пищевого поведения. Поэтому основной диагноз (анорексия) представляется более уместным, чем шизофрения.

Еще одно замечание, которое, скорее может быть интересно для развития клинического мышления - мы можем провести дифференциальную диагностику с пограничным расстройством личности, для которого характерны симптомы, имеющиеся у пациентки:
- Эмоциональная лабильность: раздражительность, слёзы, колебания настроения.
- Суицидальные угрозы: звучали в контексте конфликта с матерью («выпрыгну в окно, если заставите есть»).
- Импульсивность: резкие траты на еду, требование покупать только определённые продукты.
- Конфликты с близкими: особенно с матерью, борьба за контроль.
- Нестабильная идентичность: переживание себя плохой, тотально неинтересной для окружающих.

Однако, мы также пришли к выводу, что ПРЛ как основной диагноз маловероятен, поскольку все же основной вектор проблематики – пищевое поведение и образ тела. Эмоциональные всплески и угрозы носят реактивный характер и связаны с едой, а не с широкой картиной межличностных отношений. Также отсутствует стойкий паттерн тотальной нестабильности в разных сферах (работа, друзья, партнёрство) – её дезадаптация концентрируется на болезни. Мы не смогли обнаружить хронического чувства пустоты, генерализованного страха покинутости и череды нестабильных романтических связей.

Если вам интересны психиатрические разборы, можно присоединиться к курсу - в нем не только клинические разборы, но и собрана достаточно полная информация о психиатрической клинике и пропедевтике в лекционном виде.
Ссылка здесь https://2psy.online/

#психиатриядляпсихологов #нервнаяанорексия

Товарищи! Вот очередная лекция интенсива #квартирник2025 про близость и уязвимость в отношениях от Екатерины Чижовой и Людмилы Тихоновой

Вот некоторые идеи оттуда:

...когда мы идём в терапию, будь то из-за тревоги, экзистенциального поиска или болезненного симптома — рано или поздно мы приходим к теме отношений. Хочу больше денег — выясняется, что речь о признании или страхе одиночества. Не могу сделать выбор — в итоге это тоже о связи с другим. Всё упирается в контакт. И тогда возникает слово «близость» — тёплое, но в то же время пугающее.

Стратегии избегания близости: как мы защищаемся

Каждый из нас так или иначе научился избегать уязвимости. Иногда — изощрённо. Вот лишь некоторые из этих стратегий:

Самодостаточность: «Мне никто не нужен». Видимость силы, за которой — страх потребности.
Агрессия: «Не подходи». Защита через нападение. Ближе подойти трудно — человек «кусается».
Циклические разрывы: «Сбежавшая невеста/жених». При сближении — паника и уход.
Сверхчуткость: поддерживать всех, но не открываться самому.
Уход в анализ: «Мне всё понятно, я уже всё проработал». Сокрытие чувств за знаниями.
Изоляция: полный отказ от контактов. Без людей — нет боли.
Стремительное сближение: «Мы знакомы из прошлой жизни». Быстрое вхождение в контакт, без реального узнавания.
Идеализация и разочарование: создание фантазийного образа, затем — боль от несоответствия.
Псевдоблизость в соцсетях: доверие экранам вместо людей. Иллюзия контакта без риска.

Видео доступно по ссылке:
https://youtu.be/pG8VgcNnMY0

Уважаемые коллеги! Пару недель назад у меня стартовал он-лайн спецкурс по работе с феноменом эмоциональной зависимости. Этот курс я буду проводить в третий раз, имея достаточный опыт с ведении специализаций по зависимости вообще. В этот курс я собрал темы, которые не удается рассмотреть на курсе по зависимостям - бОльший акцент на теориях развития, психоаналитических представлениях о устройстве и работе психического аппарата, уровнях психического развития, набор на спецкурс закрыт, но появилась возможность принять участие в курсе в качестве слушателя, то есть, иметь доступ к лекционному материалу, описанию упражнение и обсуждению теоретических вопросов в чате. Вот краткое представление того, о чем на курсе пойдет речь.

Почему эта тема? Мы будем изучать общее представление о зависимости, но акцент — на эмоциональную зависимость. Я стал замечать, что проблема зависимости не только медицинская и не только клинические патологии вроде алкоголизма и наркомании. Это широкий феномен, встречающийся в разных сферах. На одном полюсе — клинические формы, на другом — поведенческие и эмоциональные зависимости. Паттерны зависимости могут проникать и в терапевтические отношения: иногда терапевт с клиентом выстраивает вроде бы терапевтические отношения, но по зависимому принципу. Мне стало интересно изучать этот феномен. Я написал книгу по работе с зависимым поведением. Сейчас бы её переписал, потому что в ходе курса информации стало больше. Мы будем фокусироваться на представлении о зависимости как о большом феномене, который проникает во все сферы жизни.

Я приготовил текст и попробую описать, чем мы будем заниматься. Я бы представил карту, а дальше будем углубляться.

Предлагаю рассматривать зависимость метафорически как птицу: два крыла и «тушка». Сначала про крылья.

Первое крыло — зависимость как клиническая проблематика, медицинская проблема, болезнь. Этот фокус важен: он очерчивает ранки, медицинская модель предлагает ясные и чёткие диагностические критерии. Нам важно в начале ответить: симптоматика — это ещё норма или уже патология? Если это патология, то с клиентом про это надо говорить, обращать внимание и формировать реалистичные цели терапии. Этого измерения мы коснёмся, нам важны критерии диагноза.

Второе крыло — зависимость как функциональное, защитное поведение. Зависимость — форма не очень удачной адаптации. В этом есть потенциал развития и ограничения. Нам важно понимать, какую функцию зависимость выполняет по отношению к клиенту. Как говорит Леонид Третья: нужно понять, что делает симптом, и попробовать сделать это без симптома. Значит, исследуем, что именно зависимость делает, от чего спасает и чем помогает. Тогда появляется направление мысли: что предложить взамен, как ответить на психический дефицит, который компенсируется зависимым поведением. Здесь мы не смотрим на зависимость как на болезнь, а как на провалившуюся попытку творческой адаптации. Если попытка провалилась — есть потенциал изменений. Это психотерапевтическое измерение, поле нашей работы как мастеров разговорной психотерапии.

Далее — «тушка», самая главная история. Это структурная проблема: зависимость как элемент патологической личностной организации. Мы будем опираться на психоаналитические концепции, особенно теории объектных отношений. Во многом — на работы Кернберга и терапию, фокусированную на переносе. Кернберг важен как специалист с «двойной идентичностью»: медицинской и психоаналитической. Он смотрит на зависимость как на проявление личностной патологии, личностной организации. Будем говорить о зависимом расстройстве и пограничной личностной организации.

Это наша главная тема: функционирование психического аппарата, работа мышления и нарушения функций мышления, которые приводят к необходимости обращаться к зависимому поведению, потому что иначе человек не может регулировать своё эмоциональное состояние.

В работе с зависимостью мы будем отвечать на вопросы:

* Что? Диагностика, исследование клинической картины: норма или патология.
* Почему? Откуда это берётся, что не хватает — это даёт мишени терапии: что именно делать.
* Как? Как поддерживается зависимое поведение здесь и сейчас: паттерн стал стабильным, автоматическим. Как он поддерживается? Здесь пригодятся гештальт-концепции, отвечающие на вопрос, как поддерживается невротическое поведение.
* Что делать? Терапевтические отношения с зависимыми клиентами, сложности и техники, которые оказывают именно психотерапевтическую поддержку. Иначе мы рискуем выстраивать отношения, поддерживающие зависимый паттерн.

Сегодня точно поговорим про функциональное измерение — какую функцию выполняет зависимость — и через эту призму отвечу: как это выглядит у здорового человека. Про «здоровеньких» будем отвечать несколько занятий. Сегодня начнём, к клинике — ответим окончательно.

Продолженине лекции в курсе. Про курс подробнее можно почитать здесь
https://2psy.getcourse.ru/addiction

А вы знали, что принцип «здесь и сейчас», на котором стоит весь гештальт-подход, родом вовсе не из XX века, а из средневекового мистицизма? Его духовный предок — новое благочестие, devotio moderna, движение монахов и мирян XIV–XV веков, которые вдруг решили, что Бог — это не гром с неба и не священный текст, а тихое дыхание в груди, дрожь пальцев на четках и свет свечи, падающий на страницу Писания.

Новое благочестие стало своего рода психотерапевтической революцией позднего Средневековья. Оно предлагало не просто верить, а наблюдать: замечать, как рождается мысль, как чувство проходит сквозь тело, как молитва становится не словами, а процессом присутствия. Бог перестал быть абстрактным объектом веры и стал событием, которое происходит — прямо сейчас. Этот поворот от догмы к живому опыту удивительно близок тому, что Фриц Перлз через шесть веков назовёт осознаванием. Там, где схоласты искали истину в тексте, практики нового благочестия искали её в переживании. Там, где психоанализ говорит о реконструкции прошлого (разумеется, в своей самой ранней версии), гештальт предлагает возвращение к моменту — к полю, где всё уже есть.

Фома Кемпийский, автор «Подражания Христу», писал: «Не внешнее чтение делает человека святым, а внутреннее внимание к себе». Это уже чистая феноменология: наблюдение без оценки, возвращение к непосредственному опыту. Для монаха XV века это называлось внутренним обращением к Богу, для терапевта XXI века — осознанностью контакта. В обоих случаях практика одна: быть внимательным к тому, что происходит — в теле, в эмоции, в слове, в паузе между словами. Там, где средневековый мистик видел след Божества, гештальт-терапевт видит феномен контакта. И там, и там — это попытка не убежать из настоящего, не спрятаться в объяснения, а остаться, выдержать присутствие.

Для гештальт-терапии «здесь и сейчас» — не техника, а способ бытия. Так же как и для нового благочестия вера была не системой взглядов, а актом живого присутствия. Монах, сосредоточенный на дыхании, и клиент, замечающий, как дрожит его голос, делают одно и то же: возвращаются к событию жизни. И если в Средние века этот жест называли молитвой сердца, то теперь мы говорим — осознанность, контакт, феноменологическое присутствие. Названия меняются, но суть остаётся: человек ищет путь обратно в опыт, туда, где «здесь и сейчас» — не лозунг, а форма существования.

Возможно, если бы Фриц Перлз родился в XV веке, он написал бы не "here and now", а что-нибудь вроде: «Господи, дай мне быть в этом дыхании до конца».
И монахи devotio moderna, наверное, кивнули бы ему в ответ: побудь с этим!

#гештальтживотворящий

Ну раз пошла такая пьянка, под тегом #полуночныйбред представлю еще один текстик

А вы знали, что гештальттерапевтическое пространство похоже на средневековую реплику Гроба Господня? Крошечные каменные часовни, разбросанные по Европе XIV–XV веков, были не просто попыткой повторить святыню. Это были "архитектурные тела переживания" — спроектированные так, чтобы человек мог не просто вспомнить о страданиях и воскресении, а пережить их заново, на своей земле, в своём теле. Радикальное здесь и сейчас.

Паломники, не имея возможности дойти до Иерусалима, входили в копии, как в собственную душу. Они проходили путь страстей Христовых шаг за шагом, телом ощущая камень, холод, запах масла и ладана. Это была не память о спасении, а его воплощение в настоящем. И если вслушаться, здесь — тот же импульс, что движет гештальт-терапией: вернуть событию жизнь, вытащить смысл из застывшей формы, позволить прошлому произойти снова, но уже в объятиях настоящего.

Терапевтический кабинет — это тоже реплика. Только не храма, а мира. Он построен из слов, пауз, акцентов и пунктуация, того, что говорится и того, о чем громко молчат. В нём — не точное воспроизведение, а живая аналогия: поле, где можно снова встретиться с собой, как паломник встречался с Богом — не в идее, а в проживании. И терапевт, как архитектор древней часовни, не воссоздаёт оригинал, а создаёт пространство, в котором возможно чудо присутствия.

Каждая гештальт-сессия — это маленький Иерусалим, возведённый внутри человеческой встречи. Здесь прошлое не препарируется, а воскресает; чувства не анализируются, а обретают плоть; слова становятся не объяснением, а выражением и воплощением. И в какой-то момент то, что было мёртвым воспоминанием, вдруг начинает жить еще один раз.

В Средние века паломник входил в каменное нутро реплики, чтобы вновь пройти через боль и очищение. Сегодня клиент садится в кресло, чтобы пройти тот же путь — не религиозный, а человеческий. В обоих случаях — речь о воскрешении: о том, как опыт оживает, если в него войти телом, чувством и словом.

И если бы где-то пересеклись мастер, строящий часовню в XV веке, и терапевт, ведущий сессию в XXI-м, они, пожалуй, узнали бы друг друга с первого взгляда. Один работал с камнем, другой — с более прочным материалом, который остается после того, как реальность разрушается - с ее репрезентацией. А значит, пока тебя помнят, все еще только начинается!

#гештальтживотворящий #перлзиаминь

ЗАПРОС В РАБОТЕ С ЗАВИСИМОСТЬЮ

Одна из сложностей в работе с зависимостью состоит в том, что клиент — в силу особенностей этого патологического состояния, например, снижения критичности и целой системы защитных, самоманипулятивных убеждений — часто не имеет представления о том, как обходиться с этим феноменом. Вместо исследования аддиктивного поведения он ставит своей задачей лишь снижение объёма его вредных последствий.
В таких случаях нам важно сфокусировать внимание на формировании терапевтического запроса и согласовании реалистичных терапевтических целей.

---

Традиционно можно выделить несколько этапов этого процесса.
На первом этапе клиент приносит жалобы, связанные с особенностями аддиктивного поведения.
Они могут звучать, например, так:

> «Я не могу остановить аддиктивную реализацию, хотя понимаю, что это мне вредит».

Эта жалоба может принимать разные формы — от более очевидных, связанных с употреблением химических веществ, до менее явных, построенных вокруг сложностей в отношениях:

> «От меня уходят партнёры», «Я чувствую себя никому не нужным», «Меня используют», «Я не доверяю людям» и так далее.

Акцент этих жалоб обычно сводится к тому, что клиент переживает себя жертвой непреодолимых обстоятельств и испытывает беспомощность перед ними. Здесь мы уже видим нарратив, отражающий трудности с тестированием реальности.

Поэтому терапевту необходимо двигаться дальше — от поверхностного феномена, построенного вокруг вторичной выгоды (мы помним, что зависимое поведение носит защитный характер), — к его смысловой структуре.
Однако перед этим шагом важно создать достаточно безопасное пространство, то есть валидировать страдание клиента и исследовать его феноменологию.

---

На следующем этапе нам важно описать проблему — ответить на вопросы: что происходит и как именно.
Для начала подробно описывается повторяющийся паттерн поведения и участие в нём клиента.
Иными словами, мы пробуем совершить движение от шизо-параноидной позиции («Меня бросают») к депрессивной («Кажется, я сам активно организую этот процесс... Интересно, зачем?»).

Здесь открывается возможность для ревизии наших теоретических оптик. Например, можно рассматривать ситуацию с точки зрения сепарационной тревоги — «Какую инфантильную потребность я безуспешно пытаюсь реализовать в повторяющихся отношениях?» — или анализировать, как воспроизводятся аффективные диады внутренних объектных отношений и механизмы защиты против них.

Формулировка проблемы, на мой взгляд, позволяет описать нерепрезентированный опыт — трудный, переполняющий аффект, избегание которого формирует зависимый паттерн.
Проблема может быть выражена и через отсутствующую психическую способность, например: «Мне трудно встречаться с одиночеством».

---

Подробное и ясное описание проблемы позволяет перейти к следующему этапу — формированию запроса и терапевтических целей.
Желательно, чтобы запрос был сформулирован не как позитивное ожидание («Хочу научиться играть на скрипке»), а как реалистичная задача, имеющая этапы реализации и возможность отслеживать изменения.

Запрос формулируется совместно: терапевт описывает возможные задачи и способы их достижения, а клиент соглашается или уточняет сложные места.
Точная формулировка запроса позволяет возвращаться к нему «в минуту жизни роковую» — и оценивать пройденный путь относительно этих базовых координат.

Запрос может звучать, например, так:

> «Мы будем работать над тем, чтобы вы могли замечать и выдерживать противоречивые чувства — любовь и злость — к одному и тому же человеку».
> Или:
> «Мы будем исследовать, как в отношениях между нами воспроизводится ваша тревога быть отвергнутым, и как вы её переживаете».

---

Если жалоба является индивидуальным продуктом повторяющегося клиентского опыта, то запрос рождается в интерсубъективном взаимодействии между клиентом и терапевтом.
Формулировка запроса позволяет утвердить цели, отражающие нормальное функционирование психического аппарата:

— освоение аффективной регуляции,
— интеграция амбивалентного опыта,
— формирование надёжного тестирования реальности,
— развитие способности осознавать собственные мотивы и мотивы поведения другого.

Итак, запрос — это место встречи, где нехватка клиента встречается с компетенциями терапевта и его контейнирующей функцией.

---

Обо всем этом и не только - в курсе по эмоциональной зависимости, ссылка вотhttps://2psy.online/addiction

#эмоциональнаязависимость #терапевтическиеотношения

Одна мысль со спецкурса по работе с эмоциональной зависимостью. Представим перед собой некоего субъекта вместе с объектом своей аддикции. У нас может быть несколько векторов размышлений.

Во-первых, можно думать, почему выбирается именно этот объект. Какая цель и источник влечения к нему? Тень какой бессознательной фантазии на него падает? Из какой инфантильной потребности и вида сепарационной травмы вырастает? То есть, в этом сюжете мы задаемся вопросм о природе желания - ускользающего и неуловимого, но оставляющего свои следы на том, что дарит надежду на его окончательное схватывание.

Во-вторых, мы можем рассматривать ситуацию, при которой объект желания вдруг оказывается недостижимым. То есть, исчезнувшим из психической рельности, как будто вместе с белой простыне пропадает спроецированное на нее изображение. Объект желания первичен по отношению к самому желанию - кажется, что мы сначала испытываем потребность, а потом находим объект, к которому желание устремляется. На самом деле объект появляется для того, чтобы мы поняли, чего именно желаем.

Более того, one loves ultimately one’s desires, not the thing desired - желание важнее своего объекта. Таким образом, субъект сталкивается не с потерей объекта и не с пустотой, возникающей на месте его отсутствия - хотя здесь мы можем спекулировать о провале символической функции, отвечающей за инвестицию присвоения, а не присутствия - а с нехваткой знания о себе. С той самой нехваткой, которая сопровождается появлением тревоги - единственного аффекта, который не врет.

Другими словами, страшна не абстиненция, то есть потеря. сама по себе, а то, что она опять указывает на неисключаемый разрыв между символическим и несимволизируемым. Фрейд говорил - мы находим в реальности только то, что уже находится в нашем внутреннем мире. Но также можно сказать - мы теряем только то, чем никогда не обладали.

#эмоциональнаязависимость #опятьчиталлакана #непейматенаночь #абстиненция #символизация